Тверская деревня

Прощайте простецы

В материалах сайта уже отмечалось, что типичная русская, крестьянская деревня с ее домами-избами, русскими печами, дровами, скотными дворами, полями и покосами сменяется деревней дачной. А это и обновленные дома без русских печек, новые дома-терема, палисадники-газоны с клумбами и совершенно иной интерьер внутри домов, по сути, во многом городской, со многими удобствами.

     Главное же состоит не в этом, а в том, что совершенно меняется состав и тип населения. Теперь в деревнях явно преобладают городские жители, которые проживают в них временно, так же сезонно, летом посещают они и местные храмы.

    Деревенских местных с каждым годом становится всё меньше. Редко в храме увидишь старушку в цветном платке; дедов деревенских вообще нет. Тип деревенского крестьянина практически исчез, а с ним исчез и тип простеца и простолюдина. На смену им пришел люд «сложный», «противоречивый», «парадоксальный» из мира городской цивилизации.

    Этот тип заметно отличается от деревенских простецов и по поведению, и по одежде, и по речи и по образу мыслей и по роду профессиональных умений. На земле и трудом на ней не жил в целом ряду поколений.

    Конечно, всё это сказывается на микроклимате в церковных приходах. Городские люди более закрыты, отчуждены друг от друга, разделены по социальному и материальному положению. Это заметно сказывается на проявлении «любви к ближнему», которая явно ослаблена в силу различия между деревенскими и городскими людьми.

    Их же не объединяют ни общий труд, ни условия жизни (бытовые), ни разный достаток, ни разная культурная среда, ни разное образование и воспитание. У них нет ни общего опыта жизнеустроения. Да он и невозможен между людьми, живущими на природе со всеми ее стихиями, и людьми живущими в каменных мешках городов, закупоренных от природных стихий.

    Казалось бы, одна человеческая порода у горожан и сельчан, а вот, поди же, отличаются они друг от друга очень сильно. Не любят деревенские дачников за их изнеженность, а частенько и за выраженное самодовольство, написанное на лицах: «мы же городские, а вы деревенские, сиволапые»…, «темные, непросвещенные» и так далее.

    Отсюда непроизвольная холодность и напряженность в отношениях между людьми внутри прихода у разных его людей. Отсюда неуютность самочувствия в нем.

   И хотя в православной вере не должно быть различий между «эллином и иудеем», однако различия между деревенскими простецами и городскими «умниками», «грамотеями», с их «плюрализмом мнений» весьма и весьма остаются чувствительны. В церкви, это и разные типы грешников, как показывают духовные труды архимандрита Кирпиана. Приводим ниже его замечания по книге «Типы грешников», изданной в Москве в 1996г. (М.: «Новая книга», 1996г. – 32 стр.). Они, как нельзя лучше характеризуют типы грешников любого сельского прихода с пришлым в него городским людом. Тексты приводим полностью, без изменений из вышеозначенной книги, составленной по творениям архимандрита Киприана.

 Характер простеца.

  «Все реже встречающийся в мире цивилизации и в эпоху прогресса тип христианина и пример кающегося грешника. В старой России, кое-где, может быть, еще на Востоке, во всяком случае, в обстановке патриархального и бытового христианства эти люди составляли, можно говорить без преувеличения, большинство кающихся. Ум их не перегружен рассудочным моментом, сердце открыто для любящего отеческого слова духовника. По социальному положению своему это люди, не отравленные фабричной техникой, суетой городской жизни и призрачными богатствами цивилизации.

    У этих людей очень ясно сознание греха и греховности. Они, может быть, не читали трактатов по нравственному богословию, не выучили таких слов, как «аскетика», «нравственность» и никогда не слыхали о категорическом императиве Канта, но совесть их исключительно чутка и бескомпромиссна. Грех их тяготит, его они страшатся и от него жаждут освободиться через свое искреннее покаяние и молитву духовника. Поэтому они и подходят к исповеди исключительно моралистически. Они не будут вступать в сложные рассуждения с духовником о разных философских предметах, но и не будут запираться в грехах. Они, прежде всего,- смиренны и кротки. Они с охотой выслушивают поучение священника и будут ему за это глубоко благодарны. Они легко перечисляют свои грехи, часто даже приговаривая: «да что там, батюшка, что ступила, то и согрешила», или «виноват словом, делом, помышлением, всеми чувствами» и потом он перечисляет особенно его тяготящие грехи. У них нет «проблематики» и «парадоксальностей». Грех для них есть грех. Они не сомневаются в этом. У них нет двоемыслия: с одной стороны, это может быть и грех, но с другой, если принять во внимание то-то и то-то, может быть, это и не грех. После исповеди такого человека священник зачастую удивляется четкости и просветленности совести грешника и для себя самого может найти немало назидательного в смиренном подходе этого простеца к Церкви, к Богу, к священнику, к покаянию. Повторяем, такой тип людей все больше и больше отходит в область предания».

 Характер интеллигента.

      «Это — полная противоположность только что упомянутому образу простеца. И по своему прошлому, и по образованию, и по культурному наследию, и по своему отношению к Церкви и по подходу к греху, он несет что-то очень непростое, для себя тягостное и болезненное, а для исповедующего духовника это испытание его пастырского терпения и опытности.

         Тип   человека, отличающегося высокой интеллектуальностью свойственен всякой культуре и всякому народу. Тип этот всегда занимал, и будет занимать в Церкви положение, отличное от положения простеца, и к нему духовнику всегда придется подходить иначе, чем он подходит к человеку, далекому от интеллектуальных запросов. Но тип интеллигента есть продукт только русской истории, неведомый западной культуре. На нем сказались влияния исторические, культурные, бытовые, европейской цивилизации несвойственные. Этот тип, в его классическом облике второй половины XIX и начала ХХ века, вероятно, историческим процессом будет сметен с лица этой планеты, но в своей основе он носит какие-то типично русские черты, которые останутся в жизни, как бы история не повернулась.

Вот эти существенные особенности интеллигента:

1) повышенная рассудочность и, следовательно, привычка говорить от книжных авторитетов;

2) недисциплинированность мысли и отсутствие того, что так отличает людей латинской, романской культуры, а именно: уравновешенность и ясность мыслей и формулировок;

3) традиционная оппозиционность всякой власти и иерархичности, будь то го су дарственная или церковная; страстная увлеченность политикой;

4) характерная безбытность и боязнь всякой устроенности: семьи, сословия, церковного общества;

5) склонность вообще к нигилизму, вовсе не ограничивающемуся классическим типом Базарова и Марка Волхова, а легко сохраняющемуся и в духовной жизни;

6) влияние всяких в свое время острых течений, вроде декадентства, модернизма, проявляющееся в изломанности и изуродованности душевной. Все это можно было бы при желании умножить, но достаточно и сказанного.

     В своем подходе к покаянию такой тип часто бывает очень труден и для себя и для священника. Мало кто мог окончательно отрясти с себя прах этих былых болезней. Симптомы старого часто выбиваются на поверхность, и несчастный чувствует себя пленником былых привычек. Эта неясность и смятенность души обнаруживается и в образе мышления, и в способе выражаться. Такие люди зачастую не способны ясно выразить свое душевное состояние. Они почти всегда находятся в плену своих «настроений», «переживаний», «проблем». Они не умеют даже просто перечислять свои грехи, ходят «вокруг да около», иногда признаются в том, что не умеют исповедоваться. У них нет ясного сознания греха, хотя это вовсе не означает, что они лишены нравственного чувства. Как раз обратно: это зачастую люди с высоким моральным уровнем, щепетильные к себе, неспособные ни на какой предосудительный поступок. Они, как правило, носители общественной честности, «кристальной души люди». Но в своем отношении к внутренней жизни они пленены мудрованиями и излишними рассуждениями. Исповедь их носит характер рассудочный; они любят спорить, «не соглашаться с данным мнением». Они и на исповеди готовы вступать в прения и «оставаться при особом мнении». Они прекрасные диалектики и эту свою способность приносят и к исповедному аналою. Кроме того, от своей часто расплывчатой исповеди, в которой преобладают неопределенные части речи: «как-то», «до некоторой степени», «мне думается», «как бы вам это объяснить» и прочие, они легко пускаются в отвлеченные совопросничества. Они любят на исповеди, — совершенно не считаясь с тем, что за ними стоят ожидающие исповеди, — задавать священнику замысловатые философские и богословские вопросы, забывая, что исповедь никак не есть удобный момент для этого. Приходится слышать от этих людей: «меня страшно мучает вопрос о страданиях людей; как это Бог допускает страдания не виновных детей?» или что-либо в таком роде. Они часто жалуются на свои «сомнения». Маловерие типично для этой категории кающихся».

Другие типы грешников.

В книге «Типы грешников» приводится описание и других характеров кающихся, как-то:

Характер человека с самодовольной совестью.

Характер человека с мнительной совестью.

Характер детей.

Характер подростков и молодых людей.

И другие.

Но, в этом материале было важно показать практически исчезающий вместе с уходящим в небытие крестьянством тип простеца. Поэтому он и был назван «Прощайте, простецы!». Подавляющее большинство простецов никольской округи уже покоится на кладбищах в сёлах Никольское и Вырец. Их портреты позднее будут показаны в рубрике «Фотографии». Они будут «В платках, фуражках, картузах». Такими, какими выглядели в начале 20 века.