Тверская деревня

Тебя помнят в округе

         На земле ты была ладной бабёнкой, хорошей матерью и бабушкой, отличной огородницей и кроме всего этого, знахаркой. Умела заговаривать соль, хлеб, камни и разные другие предметы. Лечила людей, животных, умела находить потерявшихся в лесу коров и овец. Тебя уважали, ценили, благодарили, одаривали. Частенько богатые машины подъезжали к твоему дому, оттуда с сумками гостинцев выходили люди.

         Помню, как я с солью и хлебом приходила к тебе с просьбой увеличить у козы надои. Правда, заговорённые соль и хлеб не помогли. Коза в этом не была виновата. Я сама её испортила поздней с утра дойкой и поздним выгулом по своей городской лени.

         Помню, как-то я пришла к тебе, открыла, постучав в дверь. На полу, на животе, вытянувшись в рост, лежал мужчина, а ты над его поясницей делала какие-то пассы топором.

       Тут я поняла, что дело обстоит серьёзно. Нашей доброжелательности, беседам за чаем, либо борща из тарелки ничего не мешало.

         Всё изменилось, когда умерла твоя соседка, и Юра стал вдовцом. Ты видела, как он пару раз заходил ко мне в дом. Вскоре, после моего отъезда в Москву на   пороге моего дома  появились вбитые гвоздики, на земле – старая гребёнка, под окном – горизонтально прилепленная свечка. Были и какие-то проволки и узлы, какие-то нитки. Когда я проконсультировалась у одной «знающей», она сказала, что всё это очень плохо, особенно гвозди на пороге и горизонтальная свеча под окошком. Но, всё это ещё не меняло моего к тебе расположения. Я перестала к тебе ходить, когда твой внук заболел туберкулёзом. Затем туберкулёзом заболела твоя дочь.

         Твоё лицо при встречах стало холодеть, взгляд твердеть, нос как-то поворачиваться в сторону. Теперь думаю, что ты всё проделывала с камушками, проволокой, нитками с целью навредить моему здоровью и жизни. Когда я заметила твои происки, то стала больше молиться, чаще креститься и старательнее ходить в церковь. Стала интересоваться народным искусством знахарства, ведовства и колдовства, но не в практических целях, а в познавательных. И стало мне жалко твоей души, твоих тяжёлых чувств по отношению ко мне. И всего-то из-за Юры – вдовца! Но, мне-то он не был нужен! Ты же трудилась как заправский мужик: косила на сено траву, полола огород, разбрасывала на нём вилами навоз, таскала к печкам тяжёлые вязанки дров, десятки вёдер с водой из общего колодца.

         Выращивала на огороде огромное количество овощей для дочери и двоих внуков. Отдавала из выращенного большую часть им в город Тверь. Ты беспокоилась о них, заботилась, любила их, жила для них…

         И что же? Когда умерла твоя дочь, внук, внучка не помешала родне определить тебя в дом престарелых. Ты, якобы, согласилась в него пойти…

         Перед этими  или после них, якобы, переговорами, ты спилила свои прекрасные яблони. Думаю. Тобой двигали тяжёлые чувства. Тяжко тебе, душевно тяжко было в доме престарелых. Ты плакала, когда приезжал к вам наш хор, бросалась обнимать никольских девчонок. Бедная, бедная, Нина. Мне было жаль тебя. Зла на тебя не было в моей душе. Просто, я стала тебя сторониться. Ты, наверное, обижалась. И напрасно. Я –то тебе ничем не вредила. А вот ты, голубушка, старалась вредить. Но, повторяю, зла на тебя я не держала и не держу. Напротив, скучаю по твоему самобытному крестьянскому образу, восхищаюсь твоим искусством огородницы, благодарю за твои поучения как сажать лук, сеять морковь, топить русскую печь и голландку, как «сторожить» кошек в доме, как печь пироги с грибной или крупяной начинкой.

         Часто, ныне, проходя мимо твоего дома, вспоминаю твоё круглое личико в окне, зорко вглядывающееся в прохожих. Ты знала обо всех и всё и вся.

         Помнится, любила ты правду-матку сказывать, да так рубила её, словно бабы рубят в деревянных корытах капусту.

         Фантазия у тебя была буйная. Деревенские считали тебя врушкой, а я видела эту твою склонность как народное творчество. Его и правда, в округе было много: наплетут такого, свяжут несоединимое придуманным так, что и в дурном сне не увидишь.

         Вообще, ты была живым воплощением русского фольклора в карельском исполнении и борзо говорила как по-русски, так и по-карельски. Хорошо владела искусством деревенской дипломатии. Вот уж кого-кого, а простой тебя не назовёшь. В тебе соединялось несоединимое. Ты была щедрой, гостеприимной и ,по-моему, в целом -  доброй. Такой я тебя запомнила, такой и вспоминаю часто, прощая твои проделки со мною.

         В гробу у дома, когда тебя привезли из дома престарелых, ты лежала серьёзная, строгая, но я не хотела смотреть на тебя мёртвую долго. Мне не хотелось верить, что ты умерла. Уж очень ярким народным типом ты была, Нина. За эту яркость, за твою самобытность я очень благодарна тебе, соседушка. Прости, что я вводила тебя в соблазн своим существованием. Иконка Николы Чудотворца из твоего дома попала в мой. Спасибо, что сохранила её. Николай на ней предивный, чудотворный. Надеюсь, что твои добрые дела перевесят дела неблаговидные, и твоя душа успокоится в неплохой небесной обители.

18 октября 2020 года