Тверская деревня

Моя Параскева

Прасковья Николаевна Смирнова - моя бабушка. Она родилась в 1903 году в деревне Заболотье Лихославльского района Тверской области в карельский крестьянской семье Николая и Ириньи Доброхваловых. Какого числа, она не помнила, поэтому свой день рождения отмечала на Параскеву, 27 октября.

Кроме неё у родителей было ещё шестеро детей: сёстры Анна, Анастасия, Татьяна, Мария, братья Георгий и Василий. Она мне, на то время ещё девочке, рассказывала, что жили они нелегко, и, когда наступило время правления царя Николая II, им разрешили уйти на хутор. Своими силами раскорчевали лес, построили дом. Хутор находился недалеко от деревни Райки и назывался Варжа, что в переводе с карельского «жеребёнок».

Но, к сожалению, жизнь на хуторе продолжалась недолго. Начались времена советской власти и коллективизации. Семья лишилась всего, ее посчитали зажиточной и раскулачили. Бабушка говорила: «Хорошо хоть в Сибирь не сослали», но выселили в деревню Березино Калининского района, а она осталась и нанялась в няньки.

Став взрослой, она вышла замуж за Смирнова Николая из деревни Райки и переехала жить в дом мужа и его родителей.

Друг за другом родились восемь детей. Последний появился на свет, когда муж уже воевал на фронте в Великую Отечественную войну. Один из них, второй по старшинству, мой отец. Двое умерли в младенчестве. На плечах бабушки всегда лежало ведение домашнего хозяйства, работа в колхозе, воспитание детей. Пока были живы, помогали родители. В 1942 году Николая призвали на фронт.

Он воевал связистом и при освобождении города Валга в Эстонии был ранен. После лечения в госпитале его комиссовали, и он вернулся домой. Мой отец писал на фронт, что у мамы родился мальчик, сам беленький, глазки чёрненькие, что мама и брат Вася работают в колхозе, Нюта в няньках, а Тоня – доярка. А другие, как могли, помогали по дому. Папа ходил за 10 километров на базар в Рамешки продавать молоко (корова, которую они сумели держать в такое тяжёлое время, их выручала). После возвращения мужа с фронта семья жила и трудилась, как и многие в деревнях. Дети подрастали и по одному вылетали из родительского гнезда. Сыновья женились и остались рядом. Дочери уехали в Калинин, устроились на работу, а потом и свою судьбу нашли. Бабушка с дедушкой помогали воспитывать внуков. И, конечно же, все так же трудились, ведь они еще не были пенсионерами. После войны дедушка прожил не так много, умер в 1962 году, сказались раны и болезнь сердца. И с этого времени бабушка жила одна.

Несмотря на все трудности, она закончила два класса церковноприходской школы. Умела читать и писать. Как и многие в то время, была верующим человеком. Ни один день не обходился без утренней и вечерней молитвы, постоянно зажигалась лампада перед иконами. Иконы были и в красном углу дома, и перед обеденным столом. Мне запомнились две. Одна из них – Архангел Михаил. Когда я глядела на змия с красным языком, мне было не по себе. Вторая - Двунадесятые праздники. Недавно побывав на родине в Райках, в восстанавливаемой часовне, я увидела три бабушкины иконы. Добрые люди позаботились и сохранили их. И Архангел Михаил там.

 У неё были книги, которые она читала каждый день. Это Псалтырь и молитвослов. Еще в тетрадочке были переписаны молитвы и религиозные песни. Она их как читала, так и пела. У нее был хорошо поставленный голос. Одна из них - «Когда Христос с учениками на тайные вечери сидел». И когда я была дошкольного возраста и ходила к ней как в детский сад, а потом приезжала на лето, она и меня приучала к таким песням и молитвам. И те, что я помню, - это заслуга бабушки. Во мне до сих пор рождается чувство умиротворения от воспоминаний о том, как утром бабушка тихонько читала либо Псалтырь, либо на память молитвы и всегда на карельском языке просила здоровья всем живым и упокоения усопшим. Причем каждого называла по имени.

Когда приезжали дети и внуки, лето это было или зима, она угощала их щами из русской печи и на скорую руку на керосинке, которая стояла в коридоре, жарила отменную картошку. Бабушка говорила, чтобы воду для чая мы приносили из родника. Вставала рано утром, когда все еще спят, и пекла пироги. А были они просто пальчики оближешь. Какого печева только не было: булки, ватрушки, с грибами, с рыбой и, конечно, карельские и сульчины! Особенно запомнились с гороховой мукой. Такой муки в продаже не было, поэтому она ее молола на ручном жернове, который находился под сенями. Там всегда веяло прохладой, но сам процесс помола меня завораживал. Жернов был тяжелым, и нужно было усилие, чтобы из горошин получилась мука. Бабушка считала это привычным делом.

Я любила, когда она открывала сундук с подзорами, скатертями, рушниками. Содержимое выкладывалось на крышку. Вещи имели такой запах, что не передать. Если кто-то ей дарил платок, то она говорила, что оставит «на умиралы». И платок отправлялся в заветный сундучок. На смену из сундука вынимался другой платок. Надо сказать, что там был уже не один. И бабушка по очереди их примеряла прямо у сундука и спрашивала меня, какой лучше взять для носки. Выбрав платок и сложив обратно все в сундук, мы отправлялись в избу. Вот такая церемония происходила в ее доме.

Скажу вам, что бабушка была модницей. Живя на краю деревни, никогда не позволяла себе пойти в магазин или в поседки в платье, в котором занималась домашними делами. Она тщательно подбирала и примеряла платье, фартук, платок.

 Как и все деревенские старушки того времени, она ни дня не сидела без дела. В ее доме у окна стояла широкая лавка, на которой всегда лежали пряжа и шерсть, из них было связано много варежек, носков, перчаток, а также тряпки для ковриков. Она стегала одеяла, шила одежду, причем руками, без машинки, ткала половики.

Между своими домашними делами ходила на беседы к деревенским старушкам и меня брала с собой. Но бабули не просто беседовали. Они пряли, вязали, чесали шерсть. И, конечно, после пили чай с печевом, сахаром и конфетами. Думаю, что я и спала на кровати принимающей стороны. Вот такой у меня был детский сад.

Когда стала постарше, бабушка брала меня с собой в лес, который знала отменно, за грибами и ягодами. Каждый кустик и деревце были знакомы. Могла ни свет ни заря пойти за грибами, как говорила - «в елки за реку», ведь лес находился рядом. Поэтому на печке всегда, в полотняных мешочках были сушеные грибы, яблоки, черника, малина.

А еще на зиму она морозила яблоки. Миску с такими яблоками заранее приносила в дом и ставила на теплую печь. Скажу я вам, наивкуснейший деликатес.

А вот что касается дома, то бабушка жила очень скромно. В избе стояли две кровати с подзорами, диван-атаманка (достался от моих родителей), стол и лавки. Платья висели на поперечной палке в углу. В переборку был встроен узкий шкаф для белья с несколькими полками. Да в простенке висело небольшое зеркало. Всегда было чисто, белье было отглажено ручным вальком и пахло рекой. На окнах располагались гортензии и фуксии.

Еще одно главное воспоминание – бабушка меня всегда брала с собой на кладбище. Маленькой девочке она рассказывала, зачем туда нужно ходить, как поминать, где похоронены её родные. Жаль, что не все сейчас помню. Идти надо было пять километров. Для девочки это было довольно далеко. Поэтому мы делали остановку в д. Заболотье, заходили в гости к ее знакомым, пили чай и шли дальше.

Как я уже ранее упоминала, бабушка была немного обучена грамоте. И несмотря на свои два класса образования, всегда писала письма, открытки. В том числе и всем своим внукам, которые служили в армии. И даже рублик вкладывала.

Бабушка прожила довольно долгую жизнь. Еще когда ей было лет семьдесят пять, говорила, что очень долго живет, уже устала. А лет через десять – как хорошо стало жить, пенсию платят, все есть, и умирать не хочется. Жила, как и было ранее сказано, одна, и только за два месяца до смерти она переехала к моим родителям. Не стало ее на 87 году.

 От общения с бабушкой Пашей остались в моих памяти и сердце только теплые и добрые воспоминания. Наверное, потому, что все это из моего детства, от моей Параскевы.

Н. Иванова, п. Рамешки