Тверская деревня

Приложение 6 ( часть 1) к главам 5 и 6

книги «Богоявленская церковь, её священство и приход» 

Послушница Надежда

Как уже упоминалось, верующие в годы гонений стекались в Вырец в Знаменскую церковь со всех сторон. Встречались они по дороге из Рамешек, пополняли свои ряды женщинами из Высоково, Замытья, Шеломца, Никольского, Тучева, Сыркова, Язвицы, Константиново, Погорелец. Тогда они шли «табунками» с раннего утра, как сами об этом рассказывали.

Были среди них Екатерина Сидорова из Шеломца, Александра Малинина из Тучева, Мария Маслова из Сыркова, Мария Козлова, Нина Зуева, Клавдия Новикова из Тучева, Александра Павловская из Сыркова. Даже из Пальцева ходила в Вырец старая монахиня Матрена, когда ее обитель в Пальцеве закрыли. Несла она обычно с собой сумку с камнями, даже спала на камнях. По пути заходила к сестрам в деревню Шеломец и дальше следовала в Вырец.

Таким образом, в Вырец шли люди из разных приходов с закрытыми церквями. Все они помнили Надежду Федоровну Каткову, которая долгие годы после послушничества в закрытом былинкинском монастыре служила сторожем при Знаменской церкви в Вырце. Она появилась в Вырце в начале 40-х годов. До этого побывала в заключении в лагере в Архангельской области. Ее арестовали в 1928 году при закрытии общины «Труд и молитва» в селе Волково. Следуя в поезде к месту лагерей под конвоем, как вспоминала Надежда Федоровна, священники и монахи, и, спросив разрешения у конвоиров, пели духовные стихи. Их слушали другие узники из мирян. В заключении Надежда Федоровна страдала болезнями желудка и ног. Когда она вышла из тюрьмы, вернулась в Кушалино, где неподалеку от него  купила вместе с сестрой маленький домик. Потом была городская жизнь и, наконец, Вырец, где требовался сторож.

Александра Арсеньевна Малинина из Тучева дружила с Надеждой Федоровной и вспоминала ее как очень хорошего, доброго человека: она знала, как преподнести людям Слово Божие, как утешить скорбных, поддержать ослабевших. Александра Арсеньевна любила с ней беседовать. Эти беседы часто прихватывали ночь и их результатом всегда было укрепление и  просветление души.

При Надежде Федоровне служил в Вырце и умер батюшка о.Владимир. Было это в 1961 году. Его матушка Мария Константиновна умерла раньше него. В Знаменской церкви Надежда Федоровна служила сторожем и при о. Георгие и при о.Исайе.

В конце жизни, когда Надежде Федоровне было за 80 лет, заболела она тяжкой болезнью – водянкой. Ее возили в больницу, пытались лечить ее открытые раны. Совсем ослабевшую привезли в деревню Константиново, где за ней стала ухаживать Елизавета Миловидова. Длилось это 2 года. Надежда Федоровна терпеливо переносила страдания, даже не стонала. Еще загодя, до самых тяжких своих дней, она все, что у нее было, раздала и жила на подаяние. Ее сундук был совершенно пуст от вещей. Елизавете она подарила Евангелие и икону «На Афонской горе». Про эту гору она часто пела: «Гора Афон, гора святая…».

Надежда Федоровна умерла в 1973. В канун смерти водянка ее отошла, и она лежала в гробу маленькая, сухонькая, с белым чистым лицом, в своем апостольнике. Константиновские женщины одели покойницу, как смогли, так как ничего у нее из одежды своего не было.

Похоронили  Надежду Федоровну в Вырце рядом с могилой о.Владимира и его матушки.

Радость, которую приносила Надежда Федоровна людям, еще очень долго жила в их сердцах, потому и вспоминали ее все, кто ходил в Вырец, с каким-то нежным, задумчивым выражением лица и сияющими глазами. Могилку ее женщины огородили деревянным забором, который стоит и по сей день.

Послушница Наталья

Наставницей Екатерины Сидоровой в вопросах веры была ее тетка Наталья – подруга Надежды Федоровны Катковой в бытность былинкинского монастыря. Ее полное имя Наталья Павловна Трифонова. Она, как и Надежда, была одной из первых послушниц, поступив в общину «Труд и молитва» 15-летней девушкой. Надежда уже была в общине, когда в нее вступила Наталья.

Родовое свое гнездо она потеряла при раскулачивании ее семьи в начале 20-х годов, как и многие тогда осиротевшие вмиг девушки Никольской округи. Надежда Федоровна, годами постарше Натальи, пошла в монастырь много раньше, повинуясь воле родителей, которые усмотрели в ее юношеском увлечении балетом опасности для души.

Так стала она послушной дважды: и родительской воле и монастырскому уставу.

После закрытия былинкинского монастыря и изгнания или ареста его насельниц Наталья направилась в село Замытье, и стала служить в нем в церкви Спаса Преображения, и жить в сторожке тоже с одной из послушниц былинкинского монастыря Марией. Когда закрыли и Спасскую церковь, Наталия уехала в Кронштадт. Мария вышла замуж в семью Бахаревых в Замытье, но, когда и их раскулачили, как состоятельных людей, осталась в доме одна и вскоре была убита грабителями.

Наталья очень любила маленькую Катю, которая приходилась ей  племянницей, и часто брала ее к себе в Замытье на службы. Росла Катя в семье верующих родителей. Дед и бабушка Кати тоже были раскулачены, лишены дома и жили у родни. Хотя бабушка считалась неграмотной, однако, «божественные книги читала по старославянски», а книг в доме было очень много, — вспоминает Катя.

Наталья в Кронштадте работала в больнице, вышла на пенсию и тогда стала подолгу жить в Псково-Печерском монастыре. В Печерах вместе с монахинями отдыхали по 2 часа в сутки, остальное время работали и молились.

В бытность свою в Кронштадте, работая в больнице, Наталия Павловна много помогала Псково-Печерскому монастырю деньгами и продуктовыми посылками. Была знакома со многими священниками города и многие из них ее навещали в ее кронштадской квартире. Умерла одинокая Наталья в больнице, в возрасте более 80 лет. На кладбище ее пришли проводить многие священники и жители города.

Катя Сидорова гордится своей наставницей Натальей Павловной, чтит ее память, хранит ее письма. Вот одно из писем к Наталье из Псково-Печерского монастыря:

«Возлюбленной о Христе сестре Наталии братский сердечный привет с пожеланием здравия душевного и телесного и всего хорошего.

Почтительнейше  уведомляем Вас, дорогая, что посылочку мы Вашу получили и выражаем Вам нашу глубокую искреннюю благодарность. Вашу просьбу исполним: подадим Вашу записочку на поминовение в родительскую субботу, и будем поминать написанные Вами имена, и за вечерним заупокойным Богослужением, и утром за Божественной литургией, и за панихидой.

Призываем на Вас Божие благословение. С искренним желанием Вам всех благ и милостей от Господа.

Остаемся по долгу Ваши доброжелатели и богомольцы Псково-Печерского монастыря.

Свечник иеромонах Никон.

Казначей иеродиакон Нафанаил.

                               27/II – 1959г.

Сбоку письма приписка:

«А отец Иероним сейчас в больнице подлечивает раненую на фронте ногу. Вот почему за него мы и отвечаем Вам по его просьбе».

Среди людей «первобытных»

Так определяла своих деревенских земляков Екатерина Сидорова. Это означало с ее слов: «ничего не знают, ничего в религии не понимают», «дикие люди». «Дикие» — это значит испорченных нравов, неумеющие жить «по-божески», незнающие Божиих заповедей или их забывшие. Про церковь, богослужения они и вовсе «ничего не ведают».

Во многом Катя была права и верно видела людское одичание, бескультурье в быту, распущенность и жестокость в отношениях друг с другом.

 Действительно, люди одичали за более чем 80 лет безбожной власти, без окормления церкви, без церковного просвещения и жизни все православной культуры.

Поколение катиных лет (20-30-х годов) еще живет более-менее по старинке, семью бережет, трудится исправно, верует, молитвы знает, церковь почитает, хотя многие уже к ней равнодушны стали и в нее не ходят.

Следующие за ними поколения пребывают уже в язычестве, живут инстинктами, не ведая, что творят в своей пьяной, драчливой, вороватой и матерщинной жизни. Их существование и жизнью-то назвать трудно, скорее, это прозябание. Катя знавала лучшие времена, лучших людей, лучшие нравы, а про современных «первобытных» отзывается: «толку из них не будет, пропащие они». Катя, как «ни била» ее жизнь, «не пропала»; вера и Господь всю жизнь ей помогали выбираться из житейской трясины, бед, несчастий, болезней. А современные, то есть, что о Боге и церкви ничего не знают, верящие, что произошли от обезьяны, по-обезьяньи и живут в нечистых своих семейных гнездах.

Родилась Екатерина Васильевна в 1923 году в ныне уже несуществующей деревне Тюрево-Ловцово, в многодетной крестьянской семье. С 12 лет начала работать трикотажницей в Боброве. С начала войны в 1941 году была мобилизована на рытье окопов и противотанковых рвов, а затем на лесозаготовки. Всю войну валила, разделывала лес, колола дрова. Числилась в ударницах социалистического труда, получала премии продуктами и кусками материи. Эти куски и продукты носила матери в деревню, покрывая за сутки расстояния в десятки километров. За  самовольный уход домой «в бане помыться» побывала под трибуналом, страху натерпелась, но была спасена «добрым начальником». За  неоднократные ночные побеги домой в последующее время подвергалась в Рамешках нагоняям начальства, угрозам посадить в тюрьму. Но, как ударницу ее миловали и после «ковра» у начальства возвращали валить лес.

Смены Кате Сидоровой (Елкиной) не давали из Никольского сельсовета, потому как была она «чужая-тюрево-ловцовская». Вот и приходилось домой самовольно бегать – «отдыхать» по дороге.

После войны в колхозе Катя Елкина пахала землю на лошадях, работала свинаркой. Позднее трудилась трикотажницей в Рамешках. Вручили ей за войну, за валку леса медали, дали удостоверение ветерана труда, а вот пенсию начислили маленькую. Куда-то пропали ее «хорошие» документы.

Все годы после войны Катя ездила в церковь, либо в Тверь, либо ходила в Вырец. Она была для округи кем-то вроде священника: обряды погребения и поминок были целиком на ней. Все это она старательно, с молитвами осуществляла, и ее в округе очень ценили.

С начала «перестройки» Катя энергично взялась за регистрацию общины верующих, оборудование в Никольском домашней церкви. Все это ей удалось и она много лет была  старостой прихода. Все годы старалась она просвещать народившихся «первобытных», «говорила правду», за что была наказуема злобой, руганью, клеветами, но стойко выдерживала «удары» земляков и от своих ближних, которым не нравилась ее церковная деятельность. В бытность свою Катя поддерживала пожертвованиями рамешковскую и вырецкую церкви, а также Белую Троицу в Твери.

Обладая ясным умом, твердым характером, выразительным метким словом, знаниями церковных служб, Катя просветила много неофитов, окрестила новообращенных, а уж покойников проводила в вечность и не счесть.

Боевая советская колхозница была бойцом и за Божие дело – вразумление «первобытных»,  обращение «диких» или умников-интеллигентов ко Христу. Наставницей своей и духовной благодетельницей считает  Наталью Павловну, былинкинскую послушницу. Хотя и крута была порой Катя в своих обличениях, но отходчива, незлобива, в скорбях и болезнях терпелива, к людям — добра с рассуждением, а к животным и вовсе питала слабость: все выброшенные кошки обычно оказывались под опекой Кати, скапливаясь на ее дворе по 8-10 штук. Всю жизнь терпела она немощь своего мужа по части винопития. А потом и сына; мучилась, конечно, в терпении этом.

Светлая Катина память сохранила и передала щедро бесценные сведения о жизни церкви гонимой, жизни верующих без церкви, деятельном их  исповедании православной веры. Назвала она десятки имен монашествующих женщин округи, массу подробностей местных обычаев и уклада деревенской жизни. От Кати многие веровать научились, от нее многие и в церковь пришли. Можно сказать, что  Катя донесла факел веры до наших дней, передала его в руки современных исповедников, тем самым исполнив, наряду  с другими, уже упомянутыми выше людьми, роль хранительницы православной веры. В никольской округе она явилась пионером в деле духовного возрождения и восстановления вновь церковной жизни. До 80-х годов, после войны, около 43 лет, была она прихожанкой вырецкой церкви Знамения, и только в последние свои немощные годы все больше посещала никольскую домашнюю церковь.

Тихие души

Когда во многих селах в 30-х годах были закрыты церкви, одна незакрытая оставалась в селе Вырец. В нее многие годы ходили Александра Васильевна Евдокимова и Любовь Ивановна Моркина.

Тетя Саша, как называли в Никольском первую, умерла в 2006 году, а Любочка, как ее часто так называли, в последние годы находилась в доме престарелых в Кушалино. Обе они дружили между собой. Тетя Саша – добрейшей души человек, жалела Любочку с ее многочисленными несчастьями (пьющая дочь и внуки), помогала ей и словом и делом.

В доме тети Саши любой находил теплое слово, непременный «чай». Так назывался полноценный обед, которым тетя Саша любила угощать гостей. К ней заходили обычно прихожане из дальних деревень по пути в Вырец. Всех она обогревала и кормила. Приветливость ее выражалась на лице широкой доброй улыбкой. Без улыбки ее никто и не помнит. Сердитой или гневливой ее и представить было невозможно. В селе ее все любили. Всем селом и проводили в последний путь.

Будучи по национальности карелкой, тетя Саша настолько чувствовала свое обрусение, что когда в село стали часто наезжать финны, как-то высказала опасение: «Как бы они нас в плен не взяли». Пожалуй, только она одна этого не хотела. Другие карелы, ее земляки, были к этому вопросу либо равнодушны, либо желали этого плена.

На долю Любочки с ее тихим,  незлобивым нравом и чрезмерно мягким характером выпала на редкость скорбная жизнь. Она похоронила свою единственную дочь, а до этого — всех своих родных в Никольском. У Любочки трагически погиб внук, другой внук попал в тюрьму. Одинокой, больной, в худой, протекающей избе жить ей было непосильно и она пошла в дом престарелых. Забрала с собой все домашние иконы, все фото близких, разместила их в уголке, в изголовии тесной комнаты интерната. Пока ноги ходили, посещала кушалинскую церковь, но вскоре и они отказали.

Несмотря на все свои беды, потери близких и родного дома, Любочка всем при встрече улыбалась. Глаза ее при этом излучали доброту и радость. Она часто от радости плакала, когда ее навещали в интернате. Она все терпела, никогда ни роптала, ни жаловалась, всегда была тихая, кроткая.

Недаром они были подруги с тетей Сашей, сходные по тихости характера. Однако, вокруг тети Саши друзей было больше, она была в жизни благополучней и по достатку, и своими детьми. Но и ее не обошло горе стороной: сын повесился.

Тетя Саша и Любочка для многих являлись примером достойного перенесения скорбей, доброжелательства, отзывчивости к чужой беде, терпения своих многочисленных болезней, и при этом неизменно имели радостный вид. Обе они любили церковь, заботились о ней, обе распространяли вокруг себя свет веры и являли своей жизнью образцы христианского смирения.

Все свои силы тетя Саша отдавала служения церкви. Долгие годы была ее казначеем в Никольском. Убирала, топила домашнюю церковь, дома у себя более 10 лет принимала батюшка о.Валентина, который ныне служил и в Знаменской церкви в Вырце и в Никольском в домашней церкви.

Напоследок жизни Любочку и в Кушалине настигло горе: ее, обезноженную, перевезли в другой интернат, в Киверичи. Она знала, что там ее уже никто не навестит: далеко, автобусы неудобно ходят, и видно затужила, затосковала среди незнакомых людей так сильно, что сердце ее надорвалось. Умерла она от сердечного приступа 15 декабря в интернате села Киверичи. Сердобольные земляки перевезли покойную в село Никольское и похоронили рядом с могилами дочери и внука на Никольском кладбище 18 декабря под праздник Николая Чудотворца. Таким образом Любочка вернулась на родную землю к своим родным. Немногие провожали ее в последний путь, но это не от того, что ее не любили: многие, знавшие ее уже ушли «последним путем», многие из молодых были на работе, иные не знали о похоронах. Любочка жила в Никольском тихо, незаметно, в вечных своих несчастьях и скорбях, молчаливая, безропотная. Кто-то за ее постоянную улыбку на лице при встречах считал блаженной. К ней в дом за едой ходили многие пьющие и пропившиеся люди. Кормила их, давала им деньги, хотя и поварчивала на этих гостей за глаза.

Видимо, при жизни просила Любовь Ивановна Моркина похоронить е с родными рядом в Никольском; ее иконы передать в церковь. Все это и было исполнено. Говорили хоронившие, что лицо покойной в гробу  было очень красивым, хотя живая Любочка красотой не отличалась, а была трогательно милой невзрачной внешности. Однако, при этом любовь и доброта светилась в ее глазах, что делало ее примечательной духовно красивой личностью.