Тверская деревня

Похоже, что к такому выводу приходили и тверские крестьяне, оставшиеся в деревнях после раскулачивания, либо уже раскулаченные и выселенные «на все четыре стороны». Были ведь и такие. Во всяком случае молодые девушки из крестьян стремились устроиться на работу на трикотажные фабрики. В нашей местности их было несколько. Так, М.М. Соколов из деревни Константиново вспоминал, что когда после выселения кулаков взялись за «середняков», чтобы принудить их вступить в колхоз, его отец М.П. Соколов, как и еще несколько крестьян, отказались вступать в колхоз. Таких объединили в товарищество по обработке земли, поручив поднимать целину, наложив на них повышенные налоги. Когда М.П. Соколов не уплатил налога в срок, к нему явились из сельсовета за лошадью, коровой и телегой.  Присудили отцу один год принудительных работ в Москве. Семья в деревне кормилась трудом двух его дочек, которые работали на трикотажной фабрике в Тучево. Коровы они не могли купить до 1945 года.

       После высылки кулаков новая жизнь выглядела так: в колхозе «Верный путь» (дер. Константиново) были организованы ясли-сад, в 37-38 годы медпункт, работал магазин, который помещался в кирпичном здании когда-то частного магазина Ивана Кузьмича Зуева. При организации колхоза отобранную (добровольцев отдавать не было) скотину поместили в колхозный двор, который устроили в раскулаченном доме хозяина Миловидова. Школу из 4-х классов (до революции 2-х классная) также устроили в доме раскулаченного. В 37 году были репрессированы колхозники Маклаков Дмитрий, Миловидов И.И. и они исчезли. Многие женщины-колхозницы побывали в заключении за «три колоска» в поле, подобранных после уборки. В колхозное время был построен коллективными усилиями по разнарядке большой клуб в деревне Тучево. В Клубе был замечательный хор, оркестр духовых инструментов, хорошая библиотека, спортивный инвентарь, много кружков.

        В это время на реке Тресна работала на нефти мельница конфискованная у кулака. Сын бывшего хуторянина, Королев Михаил Михайлович в колхозе  изобрел льнотрепалку на базе энергии мельницы. Эта льнотрепалка и убила его во время ремонта в 39 году, когда ему было около 30 лет. Кстати, как и нефтяная, на Тресне до колхоза работала водяная мельница. Обе мололи муку и подавали для освещения электроэнергию. В колхозный период обе мельницы «приказали долго жить» по неумению с ними управляться.

        Как видно, база для социалистического строительства в деревне была создана и кулаками: её использовали, а кулаков убрали «с глаз долой».

         Женщины, работавшие в трикотажных артелях, не желали вступать в колхоз. Находили способ вынудить их на это. Так, А.И. Козловой из деревни Язвица, когда она поступила работать в трикотажку, председатель колхоза запретил пускать на выгон её корову, а если пускать, то платить деньги. По этой причине пришлось ей вступить в колхоз «Карельский труд».

           До сих пор помнят в деревнях «красных героев» раскулачивания поименно, до сих пор враждуют семьями, оказавшимися либо «кулаками», либо «бедняками». При этом, заметно «помалкивание» о прошлом в семьях бедняков – активистов. Скрытая гражданская война и ныне продолжается на бытовом уровне.

          Как и всех колхозников, душили местных крестьян налогами. Однако, великого голода 1932-33 годов они не поминают. Налоги помнят на память. Хорошо запомнили войну 41-45 годов. Досталось им лиха.

          Молодые, средних лет мужчины ушли на фронт. Остались в деревнях старики, многодетные матери и подростки. Молодых женщин всех отправили либо на лесозаготовки, рытье окопов, либо на военные заводы, в тыловые соединения санитарками, хлебопеками и др. работницами. В обезлюдевших колхозах женщины и пахали, и боронили, и сеяли, исполняя за мужчин всю обычную полевую работу и также на фермах. Насколько хорошо местные жители помнили свои обиды при раскулачивании в 30-е, настолько скупо говорили они о тяжелейших своих трудах в колхозах в войну. Они просто не сознавали, что совершали подвиг. Они и слова — то такого не знают: пахали, боронили, сеяли – и все тут. А что за этим стояло, понимай как знаешь.

            Когда части отступавших войск Красной Армии проходили через их деревни и квартировали в них в 1941 году, они кормили солдат тем, что имели. А имели они не многое, судя по тому, что периодически, пешком, за 15-20 кмходили выгребать из ям крахмального завода в Городке мезгу – отжимки мятого картофеля. Из льняного семени, уже отжатого на масло, пекли лепешки, которые назывались дуранда. За хлебом и мукой колхозники  ходили пешком за30 км, либо в город Лихославль, либо в Тверь. В Тверь они ходили через болото вокруг озера Святого. Ходили зимой группой, обычно с лошадью и санями. Лошадь щадили, пробивая ей путь через снег (если дорогу – зимник заносил). Ведь обратно она везла мешки с мукой или хлебом. Проделав путь в60 кмв выходные дни (выпрошенные у председателя) они выходили в рабочий день к колхозной скотине на фермах с дойкой и кормлением без опозданий, за которые можно было угодить в тюрьму. Трикотажницы, кроме поездок на рынок в Тверь или Клин, каждый день ходили на фабрику в Боброво. А это туда и обратно не менее12 км, при этом – каждый день. На рынок колхозницы везли клюкву, льняное масло, мясо. Эта продажа давала им деньги, на которые они могли купить хлеб, семена. У кого лошади не было, везли свои мешки из городов на саночках, обычно по двое. Эта бесконечная ходьба пешком, по видимому, закаляла наших колхозниц. Все они отличаются необыкновенной трудоспособностью. Однако, долгожительство для них не характерно: страдают болезнями суставов, гипертонией.

           Насколько тяжел был «коллективный», «пролетарский» труд свидетельствует рассказ колхозницы Елизаветы Александровны Смирновой (ныне покойной).

          Её, молодой из колхоза мобилизовали на военный завод в Редкино. Она не знала, что он военный. Получив телеграмму из дому, что родители больны, она, ничтоже сумняшеся, покинула завод и приехала домой. С завода поступил запрос председателю ее колхоза, насколько больны родители колхозницы. Тот ответил, что больны не смертельно. Колхозницу под конвоем вернули на завод; военный трибунал осудил ее на 5 лет тюрьмы. Отбывала срок сначала в Вышнем Волочке, затем в лагере под Нарвой. По амнистии через 1,5 года была освобождена. Выходя за зону, томилась, не хотела возвращаться в колхоз. Отец ее от «той» болезни умер. На вопрос, отчего же не хотела домой, ответила: «в тюрьме часто концерты показывали, кормили, работали по норме».

           На лесозаготовках и рытье окопов было еще тяжелее, чем в колхозе. Дома хоть тепло было, в бане мылись…, стены помогали, родня…

          Вот рассказ из далекой военной поры Екатерины Сидоровой (рожд.1923г.) из деревни Шеломец, озвученный через 60 лет после победы над Германией советского народа.

         Колхозницей она не была. До войны работала в бобровской трикотажке с 12 лет. С начала войны всех Бобровских трикотажниц мобилизовали в Селижарово на рытьё окопов и противотанковых рвов глубиной и шириной по3 метра. Копали лопатами, пока не выполнят норму. Время не измерялось, нужна была дневная норма. Хлеба давали400 г., баланду без соли – пустые капустные щи. Жили в сарае, спали на полу в своей одежде. Копали летом с темна до темна.

         До Селижарова, собравшись в деревне Прудово, колонна женщин шла пешком, их котомки на телегах везли лошади. Шли через лихославльские леса по40 кмв день. На рытье земли выходных не полагалось. Как мобилизовали в той одежде, что была, в той и пошли, прихватив продуктов. На руках была мобилизационная повестка. 4 месяца землекопы не мылись, обовшивели. Решили молодые девки пойти домой помыться. Задержали их в Кувшинове, посадили в тюрьму, держали там 2 суток, отругали девок как следует, и 2 солдата с ружьями отвели их в баню, да не мыться, а сжечь. Стали девки плакать, кричать, стучать в закрытую дверь бани, которую заперли нерусские конвойные солдаты. Услыхал крик военный пожилой начальник, девок выпустили и под конвоем отправили вновь на рытье окопов.

          К тому времени, в холодную пору землекопов из сарая перевели в дом, в котором они спали на печке. Пожалел девок и приютил один мужик с согласия начальника.

         Осенью окопы рыть перестали и отправили женщин лес валить. Деревья они пилили, валили, распиливали на метровки, складывали, а затем кололи по норме 10 м.³ в день. Старались план перевыполнять, чтобы хлеба больше получать. Пищу им давали получше, чем на окопах. Через 3 месяца полагалась ударницам премия – материя, мыло, консервы. Жили в доме у хозяина, еду им привозили в лес. Уходили в лес затемно, приходили в темноте. Возвращались замерзшие, мокрые, сушиться было негде (разве что, на теле).

         Всю войну проработали на лесоповале. Было это в Кувшинове. План перевыполняли. Домой их не отпускали, но все-таки по ночам они домой ходили пешком. Побудут 1-2 дня дома и обратно. За эти побеги их таскали в Райисполком в Рамешки. Хотели посадить в тюрьму, но возвращали обратно.

           Екатерине смены   председатель не давал потому, что она была из другой деревни, а другим, своим деревенским смену давал.

          После войны пошла работать в колхоз, где пахала на лошади, работала на свиноферме. Позднее работала в трикотажке в Рамешках и Боброве. Пенсию получила маленькую, а могла и получше по хорошим документам, но они пропали.

           С премий помогала матери-колхознице. Делала это и во время войны, нося ей во время побегов с лесозаготовок всю свою премию – материю, мыло, консервы.

          И так работали десятки молодых колхозниц, а те, что постарше, да с детьми, управлялись с делами в колхозе, а затем дома со своей скотиной, огородом, детьми. Деревни тогда кишели ребятишками. Это теперь их в деревнях нет, либо 1-2 на всю деревню.

          Колхозы существовали в каждой деревне до 50-х годов. Помнятся в Москве 50-х годов женщины в деревенской одежде, в платках, валенках (зимой) с мешками за спиной; горожане называли их «мешочниками». Это группками брели по улицам города колхозницы, накупившие в магазинах колбасы, хлеба и всякой снеди: обобранная деревня ездила за продуктами в города.

          Это были крепкие женщины с обветренными лицами, здоровым цветом лица, наши колхозницы, в войну рывшие окопы и валившие лес. Это были тверские, рязанские, калужские бабы. В очередях в магазинах горожане с раздражением и возмущением бурчали: «вот, опять мешочники понаехали». А ведь это их кормильцы были…

               В 50-е годы началось объединение колхозов. Связана эта вынужденная мера была с большими потерями мужского населения в войну 41-45 годов. Объединение колхозов решало проблемы рабочей силы и механизации труда.

         Например, наша округа в войну потеряла около 400 мужчин, примерно четверть населения.

          В 60-е годы КПСС провозгласила борьбу с «неперспективными» деревнями и пошла путем укрупнения хозяйств – создания совхозов, как более рентабельных предприятий. Это означало закрытие школ, ферм, медпунктов в «неперспективных» деревнях и отток из них населения на центральные усадьбы совхозов или в города: детей учить, лечить, зарабатывать на семью деньги.

         К тому времени деревенским стали выдавать паспорта и у них появилась возможность сменить низко оплачиваемый труд в деревне на рабочий в городах, более высокий по зарплате. Многие пошли  этим путем, покинув деревни, устроившись в городе на рабочие специальности.

       Поступившие в совхоз стали тоже именоваться рабочими, получать заработанное  не натуроплатой, а деньгами. Однако, кормильцы из совхозов продолжали раздражать горожан, как «мешочники» в очередях за продуктами. На едкие замечания горожан они отвечали, смеясь: «Вы бы полопатились там, где мы, по-другому бы запели».

        В 1965 году колхозы наших деревень объединились в совхоз «Тучевский». На декабрь 1991 года совхоз имел общей земли 9 тысяч  62 га; сельхозугодий – 4 тысячи90 га, пашни – 2 тысячи9 га, пастбищ –417 га, сенокоса149 га, леса –5114 га. В совхозе было: 51 трактор, 7 комбайнов, 18 автомашин. Крупного рогатого скота было 1517 голов, коров – 609, лошадей – 36, свиней – 33. Урожаи:  зерновые – 7,6 центнера с гектара, картофеля – 45 центнеров с га; льносемян – 2,4 центнера с га, многолетних трав – 13,9 центнеров с га, сена – 4 центнера с га. Удои с коров – 2223 литра в год.

        Рабочие совхоза стабильно получали аванс и зарплату в месяц, в конце года – солидную премию. Три года жизни на территории этого совхоза, дали возможность наблюдать довольно благоустроенную жизнь рабочих. Часть квартир на центральной усадьбе рабочие получили в бараках, позднее – в коттеджах с паровым отоплением, водопроводом. При совхозе были проложены в деревни неплохие дороги, выстроена прекрасная школа-десятилетка, построены в деревнях новые каменные с механизацией фермы. Выстроен клуб, в котором шла довольно активная культурная жизнь. Работали почта, сберкасса, магазин, детсад, библиотека. Рабочие по-городскому обставили свои квартиры, хорошо приоделись, заимели в домах телевизоры, музыкальную технику. Казалось бы, зажили!

         Ан, нет. К тому времени широкое распространение среди рабочих получило пьянство, причем не только среди мужчин, но и женщин и подростков. Не менее распространилось воровство. Тащили всё: лес, сено, урожай, семена, зерно, молоко. С пьяницами боролись рублем, сокращая премию в конце года. Однако, кроме недовольства, ругани и проклятий в адрес администрации положительных сдвигов это не вызывало.

      Кое-кто из колхозников (бывших) считал, что в колхозах было лучше, чем в совхозе, а кто-то наоборот. Однако, все были едины во мнении, что до войны народ пил меньше: словно с цепи сорвались после войны… Пьяниц выгоняли, понижали в должности, переводили на работу «по-наряду» — что прикажут. Нравы были далеки от благочестия. Виной тому были далеко не материальные, а духовные причины, но об этом позже.

         Помнится, как в 70-80-е годы работников городских предприятий, НИИ, ВУЗов «гоняли» на прополку, уборку урожая в колхозы и совхозы Подмосковья.

        При этом рабочие на селе с удовольствием наблюдали, как работали горожане, посмеиваясь над ними, а сами в это время отдыхали. Еще бы, они заслужили отдых в присутствии горожан: ведь помогать приехали!

        Все это означало, что в рабочей силе во многих сельских местностях был острый дефицит. Лозунг тех лет говорил за себя: «битва за урожай!»

         Надо особо отметить, что порчу нравов, поголовную матерщину, оголтелое пьянство, разнузданность поведения демонстрировали открыто люди, приезжие со всех концов СССР, либо высланные из городов после тюрем на 101-й километр. Их жилища легко опознавались по неопрятности прилегающих участков улиц, заваленных мусором, а то и свалками.

          Это, в основном, пролетарии, поселившиеся в сельской местности. Совсем иной контингент являли собой бывшие колхозники – коренные, местные жители, потомки потомственных крестьян «середняков» и «бедняков». Они и пьют меньше и не столь богохульны, и опрятнее в жилищах и вокруг них. И дети их воспитаннее. Но, увы, эти дети – все в городах: Твери, Москве, Петербурге. И хотя многим из колхозников пришлось поработать в совхозе, подышать пьяным угаром и заразиться матершиной, однако, они пролетариями так и не стали; их пытались таковыми сделать через «коллективный», «пролетарский» труд, но они сохранили облик, нравы, обычаи, уклад жизни потомственных крестьян. Рабочими они числятся только по трудовым книжкам, оставшись по своей сути крестьянами. У них и кресты на шее сохранились и образ жизни, если не совсем христианский, но близкий к таковому, однако, все же подпорченный пролетарским трудом. Беда в том, что это в округе «последние могикане» в вымирающих, пустеющих деревнях. К сожалению, им на смену приходит поколение деревенских пролетариев – люмпенов с присущими ему пороками. А это поколение, по его старении, как уже явствует, сменит поколение дачников из городов, из которых большинство – потомки городского пролетариата, в меньшей степени – выходцев из деревень. Дачники не склонны холить землю. На своих участках они заводят либо газоны с цветниками, либо запускают их под бурьян.

         Увы, увы, крестьяне ныне – «мамонты, которые вымирают». Их потомки – уже дачники. У них, работающих в городах, отсутствует желание кормиться землей, разве только на ней отдыхать и немного ею подкармливаться на огородах и в лесах.

          Деревня исчезает, сменяясь поселением дачного типа.