Тверская деревня

На истощенной почве всё стало плохо расти. Надо было где-то раздобыть навоз. Но, где? Ни коров, ни лошадей, ни овец давно в деревне нет. Вспомнила про навозную кучу за домом покойного соседа Юры. Дом его стоял пустым среди бурьяна за перекошенным забором. Идти пришлось по высокой траве, некошеной уже лет пять. При хозяине усадьба всегда была тщательно выбрита. На идеально ровных грядках росли великолепные кочны капусты, стрелы лука топорщились темнозелеными пучками, картошка цвела белыми и фиолетовыми роскошными гроздьями… Что же теперь? От гряд и следов не осталось, бывшая навозная куча густо поросла жгучей крапивой, в которой навоз не угадывался. Бани две, правда, стояли, нахохлившись. В одной из них Юра когда то складывал полусухое сено. Оно осталось. В предбаннике аккуратно кучкой стояли совковая и плоская лопаты, вилы, грабли, а у порога прислонен хорошо наточенный топор.

Всё стояло так, будто Юра только что вышел из бани… Странно даже, никто ничего не тронул! Всё ожидало хозяина, но он ушел от своих орудий труда навеки, а они до сих пор его словно ожидают… Ожидает и вторая баня — действующая.

Печка, мазанная глиной, огромный котел на ней, на лавках — мочалки, мыло, ковши. Заходи, топи, мойся. И опять странность — никто ничего не разорил, не тронул, как это обычно бывает по смерти хозяев.

Впрочем, дом Юры был таки опустошен вплоть до последней вилки, ложки, одежды и белья. В нем таясь от соседей, по зимам кто-то жил… Этих жильцов мы боялись тревожить. Они скрывали свое присутствие, занавесив окна одеялами. Но из щелей был виден свет…

На обратном пути по своему следу в траве, что-то заставило поднять голову и увидеть покосившийся электрический столб с оборванными проводами. О, эти поникшие к земле столбы с оборванными проводами – символы смерти деревень, сколько вас перевидано в обезлюдевших деревнях!…

И вот опять, рядом с моим домом еще одна оборвавшаяся жизнь. И опять странность: Юра постоянно стоит перед глазами живой, крепкий, коренастый, с мужественным лицом, глазами цвета стали или осеннего голубого неба и говорит обычное, своё: «Как поживаешь, желанная?». «Да, ничего, так себе», — отвечаю. А он мне: «Худо мне, ох, как худо. Вот опять в Никольское за шкаликом иду. Плохо мне без Зоиньки моей. Пить буду, чтобы скорей к ней».

Это на кладбище, значит, скорей к ней…

Так-таки и ускорил. Не поболевши, не полежав на одре болезни. Крепкий, сильный старик в одно утро не встал с постели. Накануне, правда, отмечал чей-то юбилей…

Вспомнились случаи с молодыми смертями парней. Кого-то нашли в коридоре мертвым, сидящим на корточках, кто-то последний раз вздохнул на материнских руках: «Мама, спаси, я изменю свою жизнь…» Кто-то замерз на снегу, свернувшись калачиком, аккуратно поставив рядом валенки. Один писаный красавец, пьяный, живьем сгорел в своем доме.

И все они были крепкими, сильными, красивыми… Не в «оборванных» ли чьей-то злой волей «проводах» тут дело? Ведь были же в этих сильных и здоровых людях токи жизни! И, вдруг, отключение и обрыв – внезапная смерть. Образ оборванных проводов беспокоил, не давал покоя мыслям.

Кто-то скажет, ну перепили ребята, бывает, отравились, интоксикация, так сказать… Но это не утешает. Ведь пили-то не от великого счастья, достатка и радости деревенские  мужики – трудяги, славные, в основном, добрые и сердечные люди, с золотыми мастеровыми руками… Да что там говорить, половина России пьет, миллиона два травку нюхает, подростки пью, женщины пьют. Страшная беда поселилась в России, что в деревне, что в городах и мегаполисах. Алкоголиков презирают, бросают, с работы изгоняют. Алкогольная промышленность тем временем процветает, казна пополняется, а народ загибается. Какой-то жалкий лепет по СМИ о культуре пития, о чудо-рецептах, кодировании, о лечении, и совсем чуть-чуть о профилактике.

А в ней-то всё и дело и о ней-то говорят чуть-чуть…, и не ясно, с какого бока к ней подобраться и в чем она состоит.

Пусть звучит наивно, идеалистично, но мне кажется, дело тут в  «оборванных проводах». И человек сам в своей жизни, идущие в него по невидимым «проводам» с земли и неба токи жизни обрывает добровольно.

И всё это начиналось со времен Адама и Евы, когда человек отпал от источника жизни – Бога, разорвал с ним связь и тем самым лишил себя токов жизни – божественной энергии. Послушал дьявола в образе змея и пристрастился к его советам: быть самим богами. А оказался неспособным к этой миссии. Дьявол его и поработил разными пороками, в том числе – пороком приверженности к зеленому змию – алкоголю-убийце.

Жизнь – дар Божий, смерть – миссия дьявола.

Всё дело в выборе: кого слушаешь, кому веришь и кому служишь. В случае с Юрой дело обстояло так.

Его отец был «богомазом», то есть ремесленником художником – иконописцем. Но это не мешало ему продавать иконы и спускать деньги на пьянство. Видя пример отца, пристрастился к этому пороку и Юра. Будучи  крещеным, в основе своей справедливым, хорошим человеком, замечательным тружеником, Юра с Богом связи крепкой не имел, церкви не верил, к помощи церковных таинств не прибегал. Просто жил традиционно для русского (православного) человека относительно благочестиво. Но, шептуна, советовавшего для облегчения тяжелой крестьянской участи напиваться, слушался неукоснительно.

При этом, всё-таки, работоспособности не терял, был исправным хозяином, у которого было чему поучиться. Смерть жены его подкосила, как говорится, под корень. Ослабев в душе от гнетущего одиночества, стал сознательно прибегать к губительному зелью – Зеленому змию, чтобы ускорить переход в мир иной, к своей любимой, но умершей Зоиньке.

Перешел-таки сам, сократив свою жизнь, будучи крепким, сильным мужчиной. А мог бы по могучему здоровью своему и до 90 лет дотянуть. Ведь силу ему, как крестьянину-земледельцу давала земля. Без Зоиньки тянуть не пожелал. А подкрепись он Божией помощью, которой пренебрегал, то и отчаивался бы меньше и к Зоиньке не торопился, а лучше бы больше молился о упокоении ее души.

Молодые погибшие парни, хотя и числились крещенными православными, но связи с Богом не то, что не чувствовали, но даже и не знали о ее существовании. Они слушались советов только одного шептуна-дьявола, не зная о его убийственном коварстве.

Эти молодые люди уже крестьянами-земледельцами не были. Кормились они больше ремеслами. Будучи оторванными от земли, они и благотворных токов от нее не получали.

Можно сказать, болтались между небом и землей в ментальном смысле, не будучи укоренены, как Юра, в традициях благополучного (благочестивого) проживания. В то время, как Юра дотянул почти до 80, они погибли, не дотянув и до 40 лет.

О каком нравственном и физическом здоровье можно говорить о жизни людей в городах и мегаполисах, когда человек от неба отделен экраном смога, от земли – асфальтом. Всю жизнь городской житель проживает в электромагнитных волнах разных приборов и устройств, а теперь опутан и сетями интернета. О каких благотворных воздействиях с неба и земли можно думать горожанам? Зеленый змий тут-то и подкарауливает их на всех путях, а теперь уже и «травка» магнитит, привораживает их сознание. «Оборванные провода» бездействуют и тут, как в сельской местности.

Стоит нашему народу, образно говоря, восстановить покосившиеся столбы веры, соединить оборванные провода связи с источником жизни – Богом и его творением – Природой и токи жизни вновь начнут вливаться в заболевшие без веры людские души. Тогда не нужно будет литрами вливать в желудки и алкоголь – искусственный «создатель»  забвения и веселья, ну разве что вовремя и в ограниченном количестве по радостным поводам. Вот и вся профилактика, начиная с детства! Но, об этом, естественно, светские СМИ не говорят.

Ну, а что касается юриных орудий труда в старой бане и оборванных проводов, то они, вероятно, достанутся новым хозяевам дома. Скосят они на усадьбе высокую траву, бурьян и крапиву, укрепят электрический столб, вновь натянут электропровода и вновь польются в юрин дом тепло и свет и с ними токи новой жизни, которые оживят его пустующее жилье.

А пока:

Вот Юрина изба

Смежила крылья на ночь,

Зажмурила глаза,

Сомкнув ресницы сна…

И Юры нет давно:

В земле его усталость.

Изба еще жива,

Но, смерть предрешена.

Стоит она бочком:

На запад тянет печка,

И серою вороной в ней – печаль,

А Юрина душа, как кроткая овечка

Пасется в небесах,

Но, стойла, всё же, жаль…

Упал его забор –

Охрана и заклятье,

Состарился и двор,

Припавши на крыло;

Уже не действуют

Соседские проклятья

Увы, не пробивают

Пыльное стекло…