Тверская деревня

И она, пожилая женщина, 85 лет не только рассказала, но и записала о себе следующее, вручив школьную тетрадку с 12 страницами текста.

     Я, Гуркина Мария Николаевна, из деревни Григорово. Я там родилась 23 декабря в 1927 году. Деревенька моя любимая среди лесов: кругом ягоды, грибы, клюква. Но только от нашей деревни сельсовет далеко, но жили, работали, люди не жаловались. Рядом речка Малица, купались и рыбу ловили. В деревне 42 дома, да и еще хутор был, называли Дубровка. У нас был магазин, ясли или детсад, как правильно назвать, школа. Мы учились до 2 класса, а потом нас перевели в Язвицкую школу до 4 класса. Учились мы на карельском языке, один урок был русский.

В 1938 году было мне 12 лет, в 1939 году умерла мама. Отец был председатель колхоза, он остался и нас четверо. Ему было тяжело и больно, но что делать, и решил брать мамину сестру, четверо детей было у ней в 1940 году. Пришлось жить большой семьей.

В 1941 году началась война, отца взяли на войну, мы остались одни. Пришли к нам бабушка и дедушка. Скоро умирает мамина сестра. Все 8 человек детей остались бабушке и дедушке. В 1943 году весной умирает дедушка: все горести и печали легли на плечи бабушке. Стало жить тяжело и меня взяли в трикотажную артель мотальщицей. У нас в деревне была трикотажная артель.

Старше меня на год была двоюродная сестра, но жили вместе. Она работать пошла счетоводом в своем колхозе. Остальные мал-мала-меньше, по миру ходили. Подросли мы и меня взяли на крахмальный завод в осеннее время и скоро получили от отца похоронку, еще удар, горе за горем, холод и голод. Выручал крахмальный завод: народ кормился мездрой, вот и выжили.

Потом с завода меня взяли и отправили на дорстрой: начали дорогу тянуть с Высоково и дошли до Тресны. Дорогу стлали каменку еще летом, а зимой отправляли на лесозаготовки. Хлеба нет, одна мездра, силы нет: вот горя хлебнули и слез пролили! Домой приезжали на лошадях с Максатихи.

Что помнится, так это налоги бездетные, 300 рублей надо было платить.

Ходили за клюквой, продавали на базаре и платили налоги. Не помню, долго ли это было, не могу запомнить.

В колхозе мужиков не было, погибли на войне. Девок у нас было много. Мы пахали, боронили и сеяли, учили нас старшие женщины.

Хотя было тяжело, но душа пела и веселилась. Как пойдут с соседней деревни с гармошкой, так ног не удержать, духом не падали. На святки ходили. Первые святки были в Григорове, а потом – по деревням.

Одеты были у кого что есть и хулиганства и хамства не было.

На Пасху брали веревки и шли в пустой сарай качаться, кружиться. Гармошка играет, пляшут и поют. Есть нечего было, а душа радовалась. А теперь всё есть: ешь – не хочу, а не поется и не пляшется, и гармошку не слышно.

Мы еще ездили на концерт. Несмотря на свои годы я бы еще пошла в пляску…, отгуляла свое время. Раньше на  святки ходили бабы и мужики смотреть как пляшет молодежь, а сейчас не слышно ничего, один лай собачий.

В 1953 году вышла замуж в деревню Шеломец за Гуркина Алексея, потом уехали в Тверь. Он там 3 года служил и после демобилизации 2 года жил у брата старшего. Вот мы с ним в городе жили до 1956 года. Весной приехали в своей колхоз: в городе очень плохо было с квартирой. Он работал шофером и комбайнером, потом в кузнице, а я в трикотажке в Замытье 2 года, а потом ее перевели в Боброво. Туда я ходила 6 лет. Заболела, взяла расчет. Предложили мне ветеринарный пункт, я там работала ветсанитаром. Учили меня врачи кастрировать поросят, баранов, козлят, бычков, делать уколы. Скота в деревне было очень много и работа стала мне в тягость. Перешла на работу в бытовое обслуживание, где охотно и в хорошем коллективе доработала до пенсии. Я довольно была передовая, получала награды  и похвальные грамоты.

Родила и вырастила четырех детей. Много было в жизни болезней, травм, операций. Врачи прозвали меня пластмассовой бабушкой. Был в 80 лет у меня инфаркт.

Муж Алексей очень хранил меня, не обижал и люди его уважали. Умер он в 76 лет. Вот моя печальная история и сейчас мне уже 88 лет, ноги совсем больные, хожу с ходунками или по избе с палкой. Летом живу в Шеломце, зимой у дочки в Твери.

В деревне старых людей мало осталось, одни дачники. Нам, старому поколению не с кем общаться, да никому и не нужны: сиди на краю печи, да меньше лопочи, да и слушать не хотят, считают грубыми…

Спасибо государству, обеспечило нас горемычных пенсией. Низкий поклон, а то хуже было бы…

Примечание: С М.Н.Гуркиной  всегда интересно поговорить о старине, о том, как раньше строго воспитывали детей, пресекали всякое баловство, наказывали за грубость старшим, как с младенчества приучали к труду, но и поиграть давали.

Мария Николаевна в доме своем праздности не знает: то шерсть щиплет и прядет нити на прялке, то половики вяжет, то носки и варежки внукам. При встрече чаем с пирогами угостит и обязательно душу обогатит житейской мудростью.

В своих записях Мария по скромности умолчала, что была известной в районе и области частушечницей и плясуньей и ныне в деревне Григорово. Частушки собирала по деревням в тетрадь Попросишь: споет как их, так и народные песни. Она печалится и ладонями вытирает плачущие глаза, когда вспоминает свою ныне совершенно пустую деревню Григорово.

М.Н.Гуркина в своем доме в деревне Шеломец после награды к 70-летию Победы в войне 1941-1945г.г.