Тверская деревня

Как известно из энциклопедии, «могикане» — это племя северо-американских индейцев, немногочисленные представители которых сохранились в резервациях США. В переносном значении: последние или старейшие представители чего-либо.»

В применении к нашей стране могиканами можно назвать представителей ныне вымирающего, но когда-то главенствующего в России сословия крестьян. Правда, их уже называют колхозниками, совхозными рабочими… И сохранились они в полупустых сёлах и деревнях на территории бывшего СССР, а ныне Российской Федерации, которые можно назвать резервациями. В них жизнь едва теплится: нет никаких производств, бывшие поля в бурьяне или зарастают лесом, на руинах церквей, ферм, контор, заводиков либо обитают мхи и лишайники, либо растут кусты и деревья. Вокруг сёл — бывших центральных усадеб — вырубленные или захламленные леса, кладбища техники, развалины чего-то бывшего, а точнее — русской христианской (крестьянской) цивилизации, которую вобрала в себя колхозно-совхозная советская цивилизация.

Но, живут еще в этих «резервациях», заброшенных государством, замечательные могикане — бывшие советские люди. Есть планы даже водить в них экскурсии: экологические, этнографические, историко-культурные, чтобы смотреть на Россию, которую мы потеряли или случайно сохранили в сельской глубинке. Ныне она являет собой музей под открытым небом, в котором можно многому поучиться, многое понять или вновь открыть для себя свою Родину, свой, удручённый бедами «перестройки» добрый, трудолюбивый, мужественный и патриотичный народ.

Лет десять тому назад советских могикан в никольской округе были десятки. Это участники войны, труженик тыла, колхозники, рабочие совхозов. Для этих могикан было характерно умение много и добросовестно трудиться, понимание того, что трудом славен человек, выращенными в семье сынами и дочерьми, здоровыми, толковыми внуками. Это были люди строгой трудовой дисциплины, ответственности за всё как в своей семье, так и в трудовом коллективе. Но, увы, увы они почти все ушли в мир иной, свершив с честью и достоинством всё, что выпало в их судьбе на их долю. На своих партийных или беспартийных плечах они пронесли весь 20 век, все его трагические и драматические события.

Герой этого рассказа из породы могикан, кажется, действительно, последних. Наша, якобы демократическая, эпоха таких уже не воспроизводит. Всё, что после социалистических могикан и духом и телом слабее, мельче, малодушней, ленивей, избалованней, распущенней, пьяней, за редчайшими исключениями. Но, Слава Богу, эти исключения еще есть и в нынешней жизни.

Зовут героя простым русским именем Егор. Так же звали и его отца. Стало быть, он Егор Егорович. Фамилия у него простонародная — Кричкин. Родился он в тверской глубинке, в крестьянской семье, в деревне Спорное Ново-Карельского, а ныне Лихославльского района в год начала Великой Отечественной войны — в 1941 год. Имя его Егор (Георгий, Юрий) происходит от греческого Георгиас, что означает земледелец. Он потомственный крестьянин, всю свою трудовую жизнь трудившийся на земле сначала в колхозе, затем в совхозе, на целине в Казахстане, фермером в «перестройку». Всё, присущее лучшим представителям крестьянского сословия, присуще и ему. Это трудолюбие, любовь к земле как матушке-кормилице, бережное к ней отношение, а в рассматриваемом случае и творческое к ней прикасание как к живой, умной и благородной субстанции. Будучи как все крестьяне наблюдательными и изобретательными человеком Егор Егорович получил еще и техническое, экономическое и агрономическое образование, достаточные для того, чтобы стать опытным механизатором, хорошим хозяином в личном подсобном хозяйстве и руководить людьми.

Обладая зорким, цепким, аналитическим умом от природы, наш герой развил его еще многолетним опытом не только землепашца, но и творчески мыслящего агротехника, грамотного экономиста, социально активного члена рабочего коллектива и просто неравнодушного человека ко всему, что его окружало в жизни. С ним интересно говорить о земле, о людях, о прошлом и настоящем, об экономике и политике. На всё у него имеется своё личное мнение, выработанное самообразованием и долгими и привычными размышлениями, при этом со скромными замечаниями: «возможно, я не прав».

С Егором Егоровичем при встречах в сельской библиотеке мы проследили колхозную жизнь от сталинской деревни до самой «перестройки», то есть разрухи на селе. При этом обнаружилось, что моё университетское образование по части жизни своего народа весьма поверхностно, а уж в области сельского хозяйства гроша ломанного не стоит перед его образованностью.

Всё, что он рассказывал о деревне, о людях на земле воспринималось как открытие неведомого континента. Особенно запомнился рассказ о том, как колхозники, стоя у репродуктора, а именно, мужики, заплакали, когда услышали, что Маленков отменил многие, тяжелейшие для крестьян налоги…

Поразило, как откровение, его суждение о так называемом «застойном периоде» в сельском хозяйстве. Ему, совхозному механизатору, непонятно и даже обидно то, что «перестройка» пришла в жизнь деревни именно тогда, когда она начала успешно развивать производство сельхозпродукции, когда активно строилось жильё целыми поселками, когда возводились скотные дворы, сушилки, сенные сараи, а также улучшались и строились дороги, школы, детские сады. Когда молодым семьям давали бесплатное жильё. Когда пошли хорошие заработки рабочим, увеличилась их заинтересованность и ответственность в труде. Тогда и горожане ощутили улучшения по обилию продуктов в магазинах, дешёвым мясу и колбасам, хлебу и молочным изделиям, а также дешёвым винам и водке. Горожане видели выброшенный на помойки чёрствый хлеб, знали, что скотину в деревнях кормили хлебом.

Правда, что пресса упрекала очередями, грозилась вскоре голодом. Угроза голода таки была искусственно создана перед «перестройкой» удержанием продуктов на складах, либо утилизацией их на свалках в лесах. Когда крестьяне везли в города мясо, молоко и овощи, их не пускали на рынок уполномоченные. Не раз не пускали торговать мясом и нашего героя Егора Егоровича Кричкина.

Магазины при этом демонстрировали пустоту полок и как следствие — талонную систему распределения продуктов. Как считает наш Егор, народ намеренно хотели «рассердить» стратеги «перестройки», чтобы ходил на митинги и требовал смены «советов». А между тем, наш писатель Распутин, утверждал и так и было, что «наш народ переварил коммунизм», приспособился к нему… И тем не менее это раздражало стратегов «перестройки». Надо было её начать, чтобы прервать успехи социалистического строительства на селе.

Первое своё «чудо» «перестройка» явила «вдруг» возникшим в магазинах изобилием продуктов. «Откуда же они взялись, — отмечает Егорыч, — если не были произведены заранее и во-время сознательно не припрятаны? А для чего собственно? Да чтобы повод для отпускания цен создать и нажиться на этом!»

Покойный Гайдар этими рассуждениями механизатора был бы крайне недоволен. Но, как говорится, глас народа — глас Божий.

Недовольны были бы и вожди «перестройки» рассказом нашего могиканина о перестроечном развале совхоза «Заклинский» Рамешковского района.

Как он считает, условия для развала были продуманно созданы. Отпустив и подняв цены на всё, государство отказалось от дотаций в сельхозпроизводство. Где же совхозу было взять денег на вздорожавшую солярку, зарплату рабочим, запчасти к технике? Либо скот продавать, либо совхозное имущество.

В условиях крайнего истощения материальных ресурсов производство, однако, длилось лет пять, вынужденно сокращая посевные площади, при этом теряя от невосполнимых поломок технику. Рекомендовалась свыше, как спасительная мера, делёж земли, имущества, скота, оставшейся техники в расчете на личную заинтересованность тружеников. Но, они этого не желали, понимая что пахать, сеять, собирать урожай поврозь при крайнем обнищании невозможно. Народ стал уезжать в города на заработки. Чтобы платить оставшимся рабочим, стали продавать совхозную технику, но и это не помогало.

Вознаграждать стали земельными паями: 10 га на человека. При этом — в виде бумажного свидетельства на землю, о которой не знали даже, где она неотмежованная и находится. Была разрешена продажа земельных паёв. Приезжали на автобусах никому неизвестные покупщики, и в обмен на именные свидетельства на землю давали 20 тыс. рублей за пай.

Вся совхозная земля к 2005 году таким образом была распродана. Даже если бы и появился толковый, денежный хозяин, способный вновь наладить на прежних землях совхоза сельхозпроизводство, земли то по документам уже и нет, хотя она и видна вокруг села Заклинья. Видит око, да зуб неймёт!

Именные свидетельства на землю попав в руки перекупщиков, бесследно исчезли. Теперь бывшие пайщики опасаются, как бы на проданные ими (бесследно) земли налоги не наложили.

Не менее драматическая история постигла и вновь народившихся фермеров, оставшихся при своих паях, и в их числе Е.Е.Кричкина.

Он получил на семью 40 га и долю имущества по балансовой стоимости, решив стать фермером.

На долю семьи пришлись: трактор, списанная сеялка, комбайн, 1 корова, 4 теленка, лошадь, семена. В месте бывшей деревни Хвалиново, среди леса, между двумя ручьями, они вспахали свою хуторскую землю, посеяли на ней овёс, ячмень и лён. Взяли кредит под 170%, купили льнокомбайн, льняной прессподборщик, а также старый деревянный склад. Перевезли его и  собрали на хуторе для хранения урожая. Сколотил Егор и избушку для жилья и охраны техники. Оставалось покрыть склад кровлей, но не успели. 23 сентября неожиданно выпал снег и хороший урожай зерновых и льна полег на землю. Попытка въехать технике и поднять стебли не удалась из-за грязи. Урожай погиб. Горе было великое: чем кредит гасить, на что семена и горючее покупать? Рассчитывали на дорогостоящий лён… Но, духом земледелец не пал. Снова влез в долги. С горем пополам посеяли на 40 га зерновые вместе с овсом и ячменем, но в период уборки урожая собрали обильный урожай, но богатый сорной ромашкой. Сортировки и сушилки у семьи не было. Семя с ромашкой продать не удалось, всё сгнило. Чем гасить кредит, долги отдавать, налог на землю платить, в пенсионный фонд отчислять? Опять горе великое…

Пришлось фермеру в уплату кредита и долги технику продавать. Промыкался он на своем хуторе с 1992 по 1997 год, не получив от государства по каким-то мотивированным им причинам страховки за свои убытки.

Разорился не только он, но пострадали и десятки других фермеров. Из 70 в районе уцелело только 2-3 хозяйства. На карьере фермера Е.Е. Кричкин поставил крест в 1997 г.

Но духом не пал: стал промышлять плотничеством. Пять лет, работая, ухаживал за тяжело больной женой, овдовел. Имеет в награду от Бога четырех сыновей, от государства — многие награды и в их числе орден Ленина. Сильно переживает наш герой за судьбу села и деревни, видя их беды, которые принесла им злополучная «перестройка». Уверен, что социализм-наилучшая система организации народной жизни. Партбилета коммуниста не сдал, взносы платит по-прежнему. Живет на пенсию и занимается личным подсобным хозяйством. Много читает, размышляет, интересуется политикой и мысленно оспаривает целесообразность реформ якобы в «застойном периоде» в его любимом сельском хозяйстве. На вопрос «какое время было наилучшим для него, как для труженика?», без сомнений ответил: когда жил и трудился до «перестройки» в СССР.

Любопытно, что в ряды КПСС молодой Кричкин вступил не зная, что такое коммунизм. Он хорошо понимал, что значит строить, созидать и именно этим привлекла его коммунистическая идея. Но, даже не будь он коммунистом, уверена, что он — наследник десятков поколений православных земледельцев Егориев, трудился бы на родной ему земле столь же добросовестно, как до него его предки — беспартийные крестьяне, — наши кормильцы. Обидно нашему герою, что его предки кормили не только Россию, но и весь мир, а теперь весь мир ее кормит.

 Кричкин Е.Е.