Тверская деревня

Так называла себя Анна Ивановна Макарова, когда дождалась с последней войны своих сыновей живыми. К тому времени она была слепа, проживая в селе Никольское при дочке. Слепнуть она начала от слез и горя в 30-х годах, когда арестовали ее мужа, Михаила Макарова и как кулака отправили в лагерь на работы в шахты, где-то на севере. Недавно построенный ими дом и имущество семьи конфисковали. Анну Ивановну с детьми и беременную 8-м ребенком из дома выгнала новая советская, «народная» власть. Семья стала ютиться в одном из своих сараев. Ей грозила высылка из села с детьми. Но, спасла семью некая Мейер, коммунистка-инструктор из Рамешек. «Вы, что, с ума сошли, беременную высылать?», – сказала она Никольским активистам-коммунистам. Коммунисты вразумились, оставили Макарову в селе.

Выручил Анну Ивановну Василий Гаврилов из деревни Сырково. Он был сторожем никольской церкви и жил в сторожке, где ныне почта. Никольские крестьяне собрали для семьи деньги. Макарова и вызвавшийся помогать ей поднимать детей Василий Гаврилов купили домик рядом с бывшим макаровским, новым. В этом домике настигло Анну Ивановну новое горе: узнала о смерти в больнице своего сосланного мужа Михаила. Ему при завале в шахте раздробило ноги. От горя и слез начала Анна Ивановна слепнуть. В старости она отказалась от пенсии,  сказав, что от государства, так обидевшего ее семью, денег она получать не желает, и что  дети будут ее кормить. Они и  кормили ее. Ходила слепая Анна Ивановна по своей маленькой избушке, держась за натянутую для нее проволоку. Ныне Василий Гаврилов и Анна Ивановна Макарова покоятся на никольском кладбище. С памятника на ее могиле с фотографии смотрит на нас простоволосая, без платка, Анна Ивановна. Ее крестьянское широкое лицо, твердый, спокойный взгляд, крепкий подбородок выдают в ней сильного, волевого человека. Смотрит она вдаль, как бы с застывшей на лице печалью. Лицо ее в печали выглядит окаменевшим и потому бесстрастным.

Почти все «герои» раскулачивания из коммунистов, да и активистов, село вскоре покинули, уехав в другие места. Местные крестьяне их ненавидели, и те чувствовали к себе вражду. При случае им мстили, и они боялись жить в селе в постоянном страхе за свою жизнь.

Новая советская власть не только разделила семьи, погубив самых справных хозяев, но и закрыла Богоявленскую церковь в селе, предварительно поглумившись над ее святынями и верующими. Глубоко в людскую душу с той поры вошли недоверие, презрение, ненависть к «партейным», — люди замкнулись, затаились в своих мыслях и чувствах, стали осторожничать в разговорах, больше молчать, молиться по домам тайно, ища возможностей бывать в церкви где-то в городах, где они не были закрытыми. «Партейные» и им подпевающие «активисты» жили своей жизнью, по своим правилам, верующие – по своим, совершенно от первых отличным. Поклонение новым идолам и прежним святыням соседствовало в деревнях и селах одновременно не смешиваясь ни в сознании, ни в образе жизни, ни в поведении людей.

В нашем повествовании внимание сосредоточено на верных, оставшихся хотя и без церкви, но с Богом в сердце людях.

Без богослужений люди в Никольском остались с 1935 года. Когда закрывали церковь, они сбежались к ней, плакали, рыдали. Некоему Ваньке поручили свалить крест, но он этого сделать не смог. Колокола сбросили, разбили, иконы погрузили на телеги и увезли, библиотеку церковную частично разбросали на улице.

Оставшиеся в церкви иконы, книги верующие разобрали по домам, благодаря чему они сохранились да наших дней. Церковные праздники стали отмечать по домам.

Одновременно с Василием Гавриловым, прежним сторожем, и Анной Макаровой жил некто Василий Иванович Рассадов в деревне Шеломец. Он вел записи всех праздников, а также учет дат смерти своих земляков и составлял что-то в роде синодика, которые показывал автору этого повествования. До сих пор помнят в селе и Василия Гаврилова, и Анну Макарову, а также имена монашек, вернувшихся из закрытых монастырей в свои деревни и, конечно же, своих батюшек-священников. О «самой счастливой на свете» рассказывают с чувством глубокого уважения и национальной гордости. Все упомянутые выше были карелы.