Тверская деревня

Так определяла своих деревенских земляков Екатерина Сидорова. Это означало с ее слов: «ничего не знают, ничего в религии не понимают», «дикие люди». «Дикие» — это значит испорченных нравов, неумеющие жить «по-божески», незнающие Божиих заповедей или их забывшие. Про церковь, богослужения они и вовсе «ничего не ведают».

Во многом Катя была права и верно видела людское одичание, бескультурье в быту, распущенность и жестокость в отношениях друг с другом.

 Действительно, люди одичали за более чем 80 лет безбожной власти, без окормления церкви, без церковного просвещения и жизни все православной культуры.

Поколение катиных лет (20-30-х годов) еще живет более-менее по старинке, семью бережет, трудится исправно, верует, молитвы знает, церковь почитает, хотя многие уже к ней равнодушны стали и в нее не ходят.

Следующие за ними поколения пребывают уже в язычестве, живут инстинктами, не ведая, что творят в своей пьяной, драчливой, вороватой и матерщинной жизни. Их существование и жизнью-то назвать трудно, скорее, это прозябание. Катя знавала лучшие времена, лучших людей, лучшие нравы, а про современных «первобытных» отзывается: «толку из них не будет, пропащие они». Катя, как «ни била» ее жизнь, «не пропала»; вера и Господь всю жизнь ей помогали выбираться из житейской трясины, бед, несчастий, болезней. А современные, то есть, что о Боге и церкви ничего не знают, верящие, что произошли от обезьяны, по-обезьяньи и живут в нечистых своих семейных гнездах.

Родилась Екатерина Васильевна в 1923 году в ныне уже несуществующей деревне Тюрево-Ловцово, в многодетной крестьянской семье. С 12 лет начала работать трикотажницей в Боброве. С начала войны в 1941 году была мобилизована на рытье окопов и противотанковых рвов, а затем на лесозаготовки. Всю войну валила, разделывала лес, колола дрова. Числилась в ударницах социалистического труда, получала премии продуктами и кусками материи. Эти куски и продукты носила матери в деревню, покрывая за сутки расстояния в десятки километров. За  самовольный уход домой «в бане помыться» побывала под трибуналом, страху натерпелась, но была спасена «добрым начальником». За  неоднократные ночные побеги домой в последующее время подвергалась в Рамешках нагоняям начальства, угрозам посадить в тюрьму. Но, как ударницу ее миловали и после «ковра» у начальства возвращали валить лес.

Смены Кате Сидоровой (Елкиной) не давали из Никольского сельсовета, потому как была она «чужая-тюрево-ловцовская». Вот и приходилось домой самовольно бегать – «отдыхать» по дороге.

После войны в колхозе Катя Елкина пахала землю на лошадях, работала свинаркой. Позднее трудилась трикотажницей в Рамешках. Вручили ей за войну, за валку леса медали, дали удостоверение ветерана труда, а вот пенсию начислили маленькую. Куда-то пропали ее «хорошие» документы.

Все годы после войны Катя ездила в церковь, либо в Тверь, либо ходила в Вырец. Она была для округи кем-то вроде священника: обряды погребения и поминок были целиком на ней. Все это она старательно, с молитвами осуществляла, и ее в округе очень ценили.

С начала «перестройки» Катя энергично взялась за регистрацию общины верующих, оборудование в Никольском домашней церкви. Все это ей удалось и она много лет была  старостой прихода. Все годы старалась она просвещать народившихся «первобытных», «говорила правду», за что была наказуема злобой, руганью, клеветами, но стойко выдерживала «удары» земляков и от своих ближних, которым не нравилась ее церковная деятельность. В бытность свою Катя поддерживала пожертвованиями рамешковскую и вырецкую церкви, а также Белую Троицу в Твери.

Обладая ясным умом, твердым характером, выразительным метким словом, знаниями церковных служб, Катя просветила много неофитов, окрестила новообращенных, а уж покойников проводила в вечность и не счесть.

Боевая советская колхозница была бойцом и за Божие дело – вразумление «первобытных»,  обращение «диких» или умников-интеллигентов ко Христу. Наставницей своей и духовной благодетельницей считает  Наталью Павловну, былинкинскую послушницу. Хотя и крута была порой Катя в своих обличениях, но отходчива, незлобива, в скорбях и болезнях терпелива, к людям — добра с рассуждением, а к животным и вовсе питала слабость: все выброшенные кошки обычно оказывались под опекой Кати, скапливаясь на ее дворе по 8-10 штук. Всю жизнь терпела она немощь своего мужа по части винопития. А потом и сына; мучилась, конечно, в терпении этом.

Светлая Катина память сохранила и передала щедро бесценные сведения о жизни церкви гонимой, жизни верующих без церкви, деятельном их  исповедании православной веры. Назвала она десятки имен монашествующих женщин округи, массу подробностей местных обычаев и уклада деревенской жизни. От Кати многие веровать научились, от нее многие и в церковь пришли. Можно сказать, что  Катя донесла факел веры до наших дней, передала его в руки современных исповедников, тем самым исполнив, наряду  с другими, уже упомянутыми выше людьми, роль хранительницы православной веры. В никольской округе она явилась пионером в деле духовного возрождения и восстановления вновь церковной жизни. До 80-х годов, после войны, около 43 лет, была она прихожанкой вырецкой церкви Знамения, и только в последние свои немощные годы все больше посещала никольскую домашнюю церковь.