|
Михаил Пришвин – писатель и путешественник жил в одно время с поэтом Николаем Клюевым и его другом поэтом и писателем Сергеем Клычковым. У последнего в тверской губернии он гостил дома в Дубровках Калязинкого уезда. В 1907 году Михаил Пришвин побывал в Выгозерском краю, где ранее вплоть до середины 19 века было знаменитое старообрядческое Выгорецкое общежитие – монастырь Выговская пустынь деревни Данилово. Пустынь во времена Пришвина уже была правительством Николая 1 разорена, ее насельники разогнаны в 1855 году. В 1907 году в укромных лесных дебрях еще жили старцы-пустынники. Пришвин встречался с ними. Там же в этом краю он слушал разные старины, сказания, былины, сказки, вопи, причитания, тогда бытовавшие в крестьянских селах и деревнях. Жил писатель в деревне Карельский остров на озере Выг. В 1934 году на Выге побывал Николай Клюев. Об этом путешествии в поэме «Разруха» он описал свое путешествие «От Лаче-озера до Выга». В тех местах, где побывал в 1907 году Пришвин уже при Клюеве был проложен Беломорско-Балтийский канал, который Н.Клюев назвал смерть-каналом. Любопытно, что же было до этого смерть-канала на озере Выг.
Об этом в книге М.Пришвина «В краю непуганых птиц».
Ловцы.
«Рыбу ловят в Выговском краю все, и почти всякое селение расположено там возле озера или речки. Но настоящие ловцы – это выгозеры. Рыбная ловля – их главное, основное занятие. Карельский остров в этом отношении самое типичное место. Беднота тут страшная. Вид угнетающий. На этом острове даже леса нет – только вода да камень; у каменистого берега виднеется десятка два лодок, сушатся сети на козлах, и между ними копошится человек в лохмотьях; прибавить сюда группу почерневших от дождя и ветра изб, изгородей, кучку елей, скрывающих часовню,– вот и вся картина. Невольно приходит в голову: неужели и тут имущественное неравенство, зависть, злоба, самолюбие... Для уяснения всего этого местные люди рекомендуют... пересчитать бани. Если бань немного, значит, живут ладно, если много, то плохо: друг к другу не ходят в баню. Замечают также, что чем селение меньше, тем и бань больше; там, где живут двое или трое, то уж непременно у каждого своя баня.
В этом суровом климате люди любят одиночество, любят расселяться поодиночке, выискивая новые и лучшие места. Выселится куда-нибудь к лесному озерку и живет себе с своим семейством среди божьего простора леса, воды и камня, в неустанном труде. Впрочем, связь с деревней не разрывается; там его родственники и вообще все ближние. Он даже и не считает, что отделился от деревни; его починок называется тем же самым именем. Он устроился, обжился. Мало-помалу возле его дома появился другой, третий, возникла деревенька с тем же названием.
Вот, например, деревня Кайбасово на Выгозере, подальше от него есть еще Кайбасово, а если поискать в лесу хорошенько, то, наверно, найдется еще Кайбасово: это уже будет починок, один дом. Так расселяются на Севере, и потому так часто встречаются деревни в два-три дома.
Однако между всеми этими деревнями на Выгозере крепкая связь. Поселившись на Карельском острове, я чувствовал себя, будто живу в одной деревне, раскинувшейся на громадном пространстве между Повенцом и Поморьем. Не говоря уже о том, что из разговоров можно узнать на Карельском острове всю подноготную; к празднику в Петров день тут собирались и из Телекиной, и из Данилова, и даже из «залесной заглушной сторонушки» Пулозера и Хижозера. Северяне выработали себе мудрое правило: в будни подальше от людей, в праздник поближе к ним. И, конечно, те люди, которые живут в одиночку, сильнее других, собранных в поселки: в одиночку нельзя прожить без труда, а в деревне между людьми всегда можно как-нибудь перебиваться с хлеба на квас.
И на Карельском острове есть и богатые, и бедные люди; об этом можно заключить уже по внешнему виду изб. Вот большая, прекрасная изба, а рядом с ней – жалкая, похожая на кучу дров, избушка с полуразрушенной крышей. Общего между этими избами только их бросающаяся в глаза оригинальная северная архитектура. Под одной кровлей здесь укрыты и жилище человека, и все хозяйственные дворы. Но прежде всего бросается в глаза, что даже самая маленькая изба построена в два яруса, причем в нижнем ярусе не живут, а он служит только для тепла, для хранения хозяйственных вещей. Останавливает внимание также мостовой деревянный въезд (в телегах) на верхний ярус, к той части, где помещается верхний деревянный двор. Тут, на этом дворе, хранятся хлеб, сено, солома, а внизу помещается скот.
Но богатые люди здесь отделяются от бедных не каменной стеной, как в городах. Богатство заключается главным образом в хорошей, правильно организованной семье; потом – лишняя лошадь, корова, лодка и сеть. Вот и все различие в имуществе. Из 30 дворов Карельского острова в трех дворах по две коровы, в пяти – совсем нет, в остальных – по одной. У 16 хозяев совсем нет лошадей. Во всей деревне только 13 неводов, которыми пользуются по два двора. Без коровы еще можно жить, можно жить и без лошади, но когда нет лодки, то остается только идти «по проклятому казачеству», то есть наняться в работники к тем, кто нуждается в рабочих руках. Впрочем, казачество называется «проклятым» только ввиду идеала правильной и счастливой семейной жизни, а не потому, что бедняк зол на богатого. Богатство все на виду в деревне, и бедняк жалуется только на свою судьбу; эти бедняки – большей частью маломожные вдовы-горюши, которые не в состоянии иметь лодок для осеннего лова, которым не хватает мужских рук.
От трудов не разбогатеешь в этих краях. Труд беспрерывный, тяжелый, круглый год без отдыху, одинаковый и весной, и осенью, и зимой, и летом.
С ранней весны – «бурлачество» по сплаву леса. В то время как бурлаки на сплаве леса, остальные жители готовятся к мережному лову, который происходит у болотистого берега.
Поздней весной скотину перевозят в лодках на другие острова, где есть участки с травой. Пастуха по бедности не держат. Каждый день ездят в лодках доить коров на остров женщины деревни.
Скотина ждет женщин стоя в воде, спасаясь от туч мошек и комаров. Коров выгоняют на берег, разводят костер и ставят животных выменем к дыму. Дети ветками с боков отгоняют комаров.
После дойки, если не слышно колокольцев лошадей, женщины идут их искать в лесу, а дети ловят рыбу на уху.
По дороге домой в деревню осматривают сиговые сети. Сеть и рыбу собирают в лодку. Сеть обязательно надо высушить.
Иногда на лодке привозят лошадь для вспашки. Пашут, солят рыбу, пропалывают репу. Старухи в это время готовят уху, кашу, рыбники. Поедят, отдохнут и снова за работу.
Летом на лодках едут женщины на острова с березняками собирать листву на зимний корм скоту. Лист сушат на верхнем дворе. После сбора листа начинается сенокос. Ожидают мужиков – бурлаков и тогда начинают не косить (не размахнешься на камнях), а рубить осоку и хвощ. Их скармливают зимой только вместе с мукой. За этой травой приходится ездить далеко, жить весь сенокос вдали от дома. Для этого строят маленькие избушки для спасения от комаров. Работают на сенокосе в «комарниках».
Рубят траву большим серпом и мужчины и женщины. Затем сушат на жердях. После как скосят «земное» сено, идут косить на болота, которые рядом с деревней. На болоте траву рубят стоя по колено в воде целыми днями.
После сенокоса убирают рожь теми же серпами. Хлеб с полей возят в санях. Высушенный хлеб молотят цепами в ригах.
После работ с хлебами начинается осенний лов рыбы неводами. Во время осеннего лова некоторые идут в лес стрелять рябчиков, тетеревей и мошников.
Когда на озере станет лед ловят рыбу в прорубях. Ловят до декабря. С этого времени и до весны, до бурлацкой работы вывозят срубленный лес к местам сплава. Часто это происходит далеко от дома с ночевкой в снегу у костра.
Лес рубят, шкурят и возят всю зиму. Живут в избушках – «фатерках». После короткого зимнего дня, забираются мужики в избушки. Тут при горящей лучине дремлющие работники слушают, лежа на полу, сказки Мануйла.
Часто эти сказки «про какого-то царя, с которым народ живет так просто, будто бы это и не царь, а лишь счастливый, имеющий власть мужик. Этому царю мужики носят рябчиков, загадывают ему загадки, а царь ловко отгадывает, дает советы…
Все молча слушают сказки про царя, иногда смеются – и засыпают.
Мануйло всё рассказывает и рассказывает, пока не убедится, что все до одного человека спят. Для этого он окликает время от времени:
-Спите, крещенные?
И если хоть один откликнется, он поправит лучину и продолжает свою сказку про мужицкого царя…
Весной снова одни уходят в бурлаки, другие берутся за мережи, за соху. И так – круглый год беспрерывно трудится северянин, добывая себе пропитание в борьбе с суровой природой».
|