Тверская деревня

Сергей Клычков, как уже упоминалось выше, талантливый поэт и писатель из крестьян, оставил нам прекрасные картины тверской старой дореволюционной деревни. Деревни бедной материально, но богатой народным опытом труда на земле, народным опытом труда на земле, народной художественной самобытной и религиозной культурой. Он писал:

«Живет, живет человек, переломает на веку столько, что впору двум медведям на бору, а толку от этого – грош!

Один крест на кладбище, под которым в родительскую субботу кутью клюют воробьи… Для этих воробьев человек, может весь век свой хлопочет, и если кто мог бы – да встал из могилы, да посмотрел на тех воробьев, так тогда сам себя семь раз бы назвал дураком!..»

Много слышал он в детстве и юности сказок, сказаний, былей и небылиц о жизни крестьян в лесном, болотистом тверском краю у реки Дубны. Ныне эти места относятся к Талдомскому району Московской области.

Сказочная мифология надолго поселилась в душе поэта, питала его творчество и вдохновение. Он любил лес, умел его слышать. Для него он полон был духами: лешими, лешихами, кикиморами, русалками, коими изобиловали народные сказки и народная вера. В этой вере Бог жил над облаками, а под ними на земле поп и колдун.

Колдуны, знахари, ведьмы, домовые жили рядом по соседству, либо в самой крестьянской избе, правда, у стариков.

«Теперь у нас в леших не верят, да и леших самих не стало в лесу… потому, должно быть, их и не стало, что в них больше не верят. А было время – и лешие были и лес был такой, что только в нем лешим и жить, и ягоды было много в лесу, хоть объешься, и зверья всякого – разного как из плетуха насыпано, и птица такая водилась, какая теперь только в сказках да на картинках, и верили в них и жили, ей Богу не хуже, чем теперь живут мужики.

Должно быть, так уж это положено и иначе быть не должно и не может: потому, надо думать, и такое время придет, когда не только леших в лесу или каких-нибудь там девок в воде, а и ничего вовсе не будет, окромя разве пней да нас, мужиков, потому что последний мужик свалится с земли, как с телеги, когда земля на другой бок повернется, а до той поры всё может изгаснуть, а мужик как был мужиком, так и будет… по причине своей выносливой натуры!»

Но, земля на другой бок не повернулась, а некогда мужицкое царство было существенно прорежено от мужиков. Во-первых гражданской войной после революции 1917 г., коллективизацией 30-х годов, Отечественной войной 1941-45 г.г., компанией «неперспективных деревень» и практически добито «перестройкой» 90-х годов.

Редкое явление в деревне ныне мужик – так сказать рептилия. В основном, он на кладбищах сельских лежит, в братских могилах в зонах бывших лагерей, на полях сражений остался… Последний мужик – тракторист, плотник, столяр уже вот-вот отправится в мир иной. Молодые мужики периодически за заработком бегают по городам.

Поля его поросли бурьяном, лесом, нивы покрылись кочками, с лугов сбежали цветы… Мужик как биологический вид на деревне вымирает. Пней в бывших лесах больше, чем деревьев. В этом С.А.Клычков провидец.

А ведь на заре Великой Октябрьской мечталось о мужицком царстве…

Владислав Ходасевич как барин оставил довольно ядовитые заметки об этом мужицком царстве. Называются они «В конце 1912…», фрагмент из очерка «Есенин».

Именно со слов С.А.Клычкова, который «хаживал» в Москве к Ходасевичу, мужицкое царство выглядело примерно так:

«Россия – страна мужицкая. То, что в ней не от мужика и не для мужика, - накипь, которую надо соскоблить. Мужик – единственный носитель истинно русской религиозной и общественной идеи. Сейчас он подавлен и эксплуатируем людьми всех иных классов и профессий. Помещик, фабрикант, чиновник, интеллигент, рабочий, священник – все это разновидности паразитов, сосущих мужицкую кровь. И сами они, и все, что идет от них, должно быть сметено, а потом мужик построит новую Русь и даст ей новую правду и новое право, ибо он есть единственный источник того и другого. Законы, которые высижены в Петербурге чиновниками, он отменит ради своих законов, неписаных.

И веру, которой учат попы, обученные в семинариях да академиях, мужик исправит и вместо церкви синодальной построит новую – «земляную, лесную, зеленую». Вот тогда-то и превратиться он из забитого Ивана-дурака в Ивана-царевича.

Такова программа. Какова же тактика? Тактика – выжидательная мужик окружен врагами: все на него и все сильнее его. Но если случится у врагов разлад и дойдет у них до когтей, вот тогда мужик и разогнет спину и скажет свое последнее, решающее слово.

Следовательно, пока что ему не по дороге ни с кем. Приходится еще ждать: кто первый пустит красного петуха, к тому и пристать. А с какого конца загорится, кто именно пустит, - это пока все равно: хулиган ли мастеровой пойдет на царя, царь ли кликнет опричнику унимать беспокойную земщину – базразлично. Снизу ли, сверху ли, справа ли, слева ли – всё солома. Только бы полыхнуло.

Такова была клюевщина к 1913 году.

Но, вот дождались: полыхнуло! Февральская, следом Октябрьская. В 1918 году убийство царя и его семьи. Николай Клюев – поэт «избяного рая» и мужицкого царства вступает в партию большевиков. Правда, через 2 года его оттуда изгоняют за религиозные убеждения как негодного попутчика в переустройстве жизни крестьянской деревни.

Мужики, кто добровольно, а кто по мобилизации с оружием в руках разделяются на красных и белых. Однако, среди красных их существенно больше. «Пристали», стало быть, к большевикам: поверили, что землю им дадут…