Тверская деревня

Серия встреч при свечах и без них, но, непременно с чаем прошла в ДК Высоково в летнее время. Как задал сатирический тон Довлатов у костра в Шеломецком бору, так и затянуло нас в сатирическую стихию. Совершили прогулки во времена А.Аверченко, М.Зощенко, Н.Тэффи, М.Салтыкова-Щедрина.

Сатирическими типами Аркадия Аверченко были политики Госдумы, октябристы, женщины недалекие, но всегда желанные («Мозаика», «Жалкое существо»), люди искусства («Золотой век», «Неизлечимые»), быт города («День человеческий»). Их особо не рассматривали. Прочитали пару рассказов, чтобы хоть как-то прикоснуться к творчеству этого писателя. И это касание привлекло к нему внимание. Жил и творил он в интереснейшую эпоху (1880-1925г.г.), когда в истории России созревал перелом в ее судьбе. В этот период Аркадий Аверченко смешил в «Сатириконе» своих читателей. Смешными были фамилии его героев и ситуации, в которых они себя проявляли. Тонкий, добрый юмор писателя производил очистительное, оздоравливающее действие на нравы той бурной эпохи. И сейчас это оздоравливающее действие может ощутить современный читатель. К примеру, если вас гложет тоска или преследуют негативные впечатления, прочитайте рассказы «Неизлечимые» или «Без почвы». Насмеетесь вдоволь почти над каждой фразой. Смех прогонит тоску и негативные навязчивые мысли и впечатления. Вы удивитесь, как будучи неудачливым по жизни и слабым по здоровью человеком, Аркадий Аверченко находил смешное, заразительно смеялся сам и умел рассмешить людей. И всегда незлобно, легко, даже изящно, практически не фантазируя, а списывая картинку с реальности.

В этом плане ему по духу и манере письма близка Надежда Александровна Лохвицкая (1872-1952), под псевдонимом Тэффи. Их связывает не только одна культурная эпоха, но и судьба. Оба пережили Октябрьскую революцию и эмиграцию.

Совсем в ином плане сатирические произведения М.Е.Салтыкова-Щедрина (1826-1889г.г.). Вот уж его язык – эзоповый, образы более символичные, чем реалистичные. В его публицистике, повестях, романах больше психологических конструкций, в сказках-фантазий-аллегорий. Он в своем творчестве не был столь свободен в изложении мыслей и оценок, как это было возможно в эпоху Аверченко и Теффи. Цензура тогда и время само были тяжеловеснее. Ведь большую часть своей жизни он прожил при крепостном праве и только-только зарождавшемся освободительном движении.

Его сатира политизирована и в силу этого более зла, в ней больше яда, чем доброго смеха. Его сюжеты и длинны, и сложны, и перегружены тяжелыми мыслями и глубокомысленными суждениями – осуждениями.

Читая Салтыкова-Щедрина, тоску, печаль и негатив в настроении не разгонишь, а наоборот, усугубишь.

Его творчество и воспринимать и усваивать тяжело. И это не от того, что он как сатирик менее талантлив чем А.Аверченко. Тяжелое время утяжелило и его талант, более глубокий, чем у Аверченко. Если Салтыкова-Щедрина можно назвать великим русским писателем, то Аверченко и Теффи – просто талантливыми в отражении своего времени.

Если использовать образ зеркала, то творчество Аверченко и Тэффи зеркально. В щедринскую зеркальность добавлено много личного восприятия, скорее более злого, чем доброго или снисходительного.

Салтыкова-Щедрина с его неуживчивым характером чиновника – обличителя пытались угомонять и перевоспитывать, удаляя его из столиц в глухие места России. Любил Михаил Евграфович негатив, пристально его отслеживал, более того, смаковал.

Посему, возможно, любителей читать его прозу, было меньше, чем нелюбителей, к коим относит себя и автор этой заметки.

Под стать Салтыкову-Щедрину была сатира тоже Михаила, но не Евграфовича, а Михайловича Зощенко (1894-1958).

Он тоже любил направлять свой взор более на негативные стороны человеческой натуры, ну, например, такие как мещанство, невежество, жадность, скупость и прочее. При этом ему страшно не повезло родиться и творить в начале 20 века, а именно при советской власти. Эта власть очень ревниво относилась к образу воспитываемого ею советского человека. По ее мнению М.М.Зощенко его пятнил, унижал, и своими обличениями даже оскорблял. И хотя его в глухие места России укоризненно не перемещали, но перекрыли его творчество тем, что исключили из Союза писателей, всячески травили и не издавали.

Хотя М.Зощенко оправдывался тем, что, дескать, обличает пережитки в человеке черты буржуазного строя, якобы переползшие в новый, советский строй, однако, ему не верили.

Его партия коммунистов и верхушка Союза писателей посчитали «тайным врагом советской власти, окопавшимся в тылу». Под «тылом», вероятно, понимались блага, которыми пользовались советские писатели. Посему М.М.Зощенко этих благ лишили: дескать, «не плюй в колодец – пригодится водицы напиться. К чести боевого офицера старой русской армии, участника первой мировой войны с дворянскими корнями, он не пополз в советскую писательскую кормушку с «покаянием», но твердо отстаивал свою невиновность и объективность своего творчества и своих обличений человеческих пороков в независимости от политического строя в стране. Но, как говорят в уголовной среде: «хочешь жить, умей вертеться», М.М.Зощенко в советской действительности вертеться не хотел. Гордо сносил нищету, лишения, болезни, но не унижался, не заискивал в конюнктурных целях.

Умер он в России, похоронен в Сестрорецке, едва успев купить лекарства и наесться вволю докторской колбасы на начисленную пенсию в 1200 рублей. Тянули с ее начислением долго, примерно года два, видимо, тоже в наказание строптивого сатирика. Надо полагать, М.М.Зощенко любил М.Е.Щедрина, был им воспитан в духе непримиримости с пошлой и подлой действительностью. А возможно и скорее всего, был воспитан своими родителями в духе чести и долга порядочного человека, гражданина России. А ее он любил: защищал и в Первую мировую войну и в Гражданскую, в рядах Красной Армии. В своем аполитичном творчестве отстаивал честь и достоинство человека, обличая то, что их умаляло или искажало. На это ему, вероятно, и дан был дар художника-сатирика.

* * *

Читатель этой заметки вправе спросить литературных гостинников: ну и что вам дали эти прогулки в разные эпохи? Ответим.

В очередной раз спутешествовали в прошлое. Куда же еще и ездить финансово маломощным в тверских деревнях? Ни тебе в Анталью, ни в Египет, ни в Финляндию…

В прошлом еще раз пообщались с вымершими, а точнее, уничтоженными сатирическими типами сословного русского общества: дворян, купцов, мещан, разночинцев и прочих. Больше всего досталось сарказма «богатеньким», а также интеллигентам.

Освежили в памяти типы советских людей. Отметили, что человеческие пороки, слабости и всяческие несовершенства имеют универсальный характер, независимый от политического строя в стране. Что сатирикам и юмористам жилось в разные эпохи нелегко. Насмешничать можно было, но с оглядкой, знать над чем, над кем и когда.

Что в царской России смешливых куска хлеба не лишали, а перемещали в более глухие от культурных и политических центров места с чиновничьим содержанием. В советское время таковых лишали пайка и всяких льгот, если они смеялись неправильно.

Что терпимость к насмешливости была наибольшей как ни странно, во времена крепостного права, что хорошо видно на примере Салтыкова-Щедрина. Хуже с ней обстояло во времена советской власти. А.Аверченко, Н.Тэффи, С.Довлатов от нее, спасаясь, сбежали за бугор, благодаря чему могли относительно благополучно и безопасно надсмехаться над «лучшими» советскими людьми издали. Насмешников типа М.Зощенко советская власть хотя и не гнала за бугор, как деятелей «философского» парохода в 1922 году, но строжила и гнобила путем травли, клевет и лишения куска насущного хлеба.

«Про все это мы знаем или слыхали» - подумает читатель этой заметки: эка невидаль! Делать вам в деревне, видать, нечего, коли в литературной гостиной тени классиков тревожите.

Ошибаетесь! На наших огородах, кроме казенных служб, дел полно, да и в семьях их невпроворот.

Просто хочется самой большой радости на земле, как говорил писатель Экзю-Пери: «радости человеческого общения». Литературная гостиная эту радость дает. Да еще какую: общаться можно не только с современниками, но и со своими предками из разных эпох! А это значит – укореняться в своей стране, лучше ее познавать, учиться в ней достойно жить и не рваться за бугор.