Тверская деревня

Сказка-быль о коте Марсике

Жил-был, да и живёт поныне в деревне кот Марсик: рыжий с белой грудкой и белыми лапками. Живёт в избе с газовым отоплением, утеплённым подпольем. Балует его хозяйка и китекетом, и рыбой, и молочком, и творогом, позволяет спать на постели, а за естественной нуждой спускаться в подполье. Марсику повезло с хозяйкой: она не лишила его мужского достоинства и Марсик гордится своими выразительными двумя ядрами под хвостом. Ходит он по улице вальяжно, хвостом вертит, ядрами пошевеливает. Не смотря не прекрасное питание и уход, любит Марсик уходить в соседнюю деревню за мышами. Будто там они слаще, вкуснее, чем в своей.

         Итак, шёл он однажды, то есть бежал трусцой, потряхивая своими ядрами, по деревенской улице, в её конец, что вёл в другую деревню. И встретился ненароком на пути с енотовидной собакой. Завязался бой. Долго она царапала Марсика, валяла его по снегу, пыталась душить, возможно, что изнемогшего бросила на снегу, как недавно и моего кота Лисика. Но мой-то погиб, а Марсик, как выносливый деревенский мужик, со снега восстал и вернулся с поцарапанной головой и ранами домой.

         Тут - то и напоила его хозяйка холодным молоком. Марсик заболел. Потекло у него из носа, стал он чихать и кашлять. Ничего не ел, валялся на постели; были и явления отравления – рвота.

         Ну, я и подсказала хозяйке его: сделай коту клизму; если это отравление, то она ему принесёт облегчение.

         Хозяйка – женщина толковая, сообразительная, засунула кота в рукав толстой куртки головой вперёд, зажала голову в коленях и, повернув кота к себе задом, вставила ему под хвост клизму. Вставила удачно, и клизма скоро сработала: кот пулей бросился в подполье и вышел оттуда повеселевший, однако, всё ещё с насморком.

         Толковая хозяйка стала делать ему ингаляции в нос из вьетнамской мази, пытаться сделать ему вторую клизму. Но кот наотрез отказался лезть в рукав толстой куртки. Не понравилось, значит.

         Стала хозяйка кота поить крещенской водой, мазать освещённым маслом от Матронушки, молиться о его исцелении…

Произошло чудо: кот восстал с одра, стал есть, насморк у него исчез. И вот уже он вновь бодро встречает хозяйку на улице, вертит хвостом и своими ядрами, метит снег по бортам дороги. Кстати, метит и в доме всё, что может. Аромат от этих меток отменный, но любовь хозяйки к Марсику превыше отвращения к запаху.

Нет-нет, да и заходит Марсик навестить моего покойного Лисика… Но лежит тот бедный, заледенелый в углу усадьбы в земле под снегом… А Марсик и не поймёт, куда же делся его рыжий друг и соперник? Пометит, по обычаю, крыльцо и, понурив голову, потрусит к себе домой.

Дети мои молятся о воскресении Лисика, я вздрагиваю от звуков за окном об стекло, но, то не воскресший Лисик их производит, а либо птицы, либо галлюцинации…

О храбром бобре

На краю деревни Ильино, на ручье, поселились бобры. Поселились целой общиной и занялись, первым делом, валкой ветлин. Вместо пил у них острые зубы, хороший ум, инженерная смекалка: валят деревья поперёк ручья. Затем обкладывают стволы выше течения ручья сучьями, ещё что-то делают так, что не одна плотина получается, а несколько. Весной, в половодье, в ручей заходит рыба и живёт в новодельных прудах, и нерестится в них, и радуется жизни. Но радость эта непрочная и недлительная: бобры ею питаются и спокойного житья ей не дают.

Раньше ручей был живописен. По берегам его стояли курчавые ветлины, кусты гляделись в его чистые воды. Но ныне ручей обезображен бобрами. В хаосе сваленных деревьев оголилась ранее живописная долина ручья.

Как добытчики леса вырубают наши грибные и ягодные леса, так ныне бобры обезлесивают ручей в деревне Ильино.

Одно время, когда мужики ещё были в деревне, кто-то из них вспугнул бобров, якобы, отстрелив несколько из них. «Община», как «колхозная стройка», было, ослабила свою созидательную деятельность вроде ударного социалистического труда. Присмирела, выждала мудро время. Затем, с удвоенной силой, завалила все оставшиеся деревья, сделала еще 2-3 плотины и , вроде бы, зажила спокойно и счастливо.

Но, тут, однажды, случилось доселе необычное. Встала неподалёку от бобрового «колхоза» машина. Шофёр что-то ладил в ней. В это время довольно крупный и упитанный бобёр вылез из ручья, подобрался к машине и начал грызть одну из шин колеса. На топанье и мат шофёра бобёр не реагировал. И только, когда шофёр выхватил из кабины монтировку, огрел бобра по толстой заднице, бобёр смекнул об опасности, бросился к ручью и с высоты мостка плюхнулся в воды ручья, подняв столб воды.

Возможно, это был «председатель» бобрового «колхоза», так сказать, бобровый начальник: уж больно был гладок и упитан. Явно, не мелкая, худосочная личность, какой-нибудь рядовой член колхоза. Что вынудило его напасть на машину? Отчего была его агрессия? Предположили местные люди, что, дескать, заболел товарищ какой-то болезнью, типа бешенства; стало быть, умом помрачился, ну и позволил себе такое дерзкое неумное поведение.

О чёрте в деревне

Однажды, дачник на Филихе, в поте лица, рвал на своём участке дернину под картошку. Услышал на дороге, неподалёку от себя, шум. Был он вроде вихря, порыва ветра. Поднял он голову, повернул её к шуму и увидел странное существо. То ли бежало оно, то ли скакало оно, но неслось в сторону деревни, в её глубь. Было оно чёрного цвета, с хвостом, вертикально, на двух ногах, с головой какого-то непонятного ушастого животного.

Дачник обомлел, свой дёрн бросил, перепугался, изумился, сердце его забилось как при тахикардии, учащённо, возможно, он бросился к дому( об этом умолчал), но, с той поры поверил в нечистую силу.

О «нечто», о сказочном, о страшном

Есть в деревне брошенные старые избы. Когда-то, ещё в целых их, с русскими печками и дровами, любили ютиться разные неизвестные личности. Занавесят, бывало, окна каким-нибудь тряпьём, включат свет под вечер, начнут жить, то ли водку пить, то ли в карты играть, то ли травку какую запретную нюхать. Нанюхаются, напьются, проспятся, а под утро, по мокрой, росистой траве и уйдут восвояси. Ближе к ночи, в щели тряпья на окнах, опять свет появится. И это не глюки какие. Видела однажды пиджак на спинке стула. Стул же у стола стоял, на столе в банке свечка затухшая стояла… Печка русская тепловатая была… Было это днём. Было это и глупо, и опасно. Мог бы владелец пиджака «по голове поленом погладить».

Боролись с такими жильцами обрезанием проводов к дому. Ходки в дома вскоре прекращались.

И вот в таких домах, обреченных на разрушение, живут ночные птицы – филины. Днём они спят, дремлют, а к вечеру и ночи активизируются в охоте на мышей, летучих или бегающих.

О том, что филины на Филихе живут, говорит само её название. Жили издавна, живут и ныне.

Однажды вечером, возвращаясь домой с автобуса, у дома-развалюшки, прежнего притона подозрительных людей, кто-то « ухнул». Хорошо, что знала – это филин. А вот дачница, проходя в темноте мимо другого дома – развалюшки, «струхнула» от уханья так, что рванула «в карьер», сбив с ног собак. Кажется, при этом, намочив джинсы…

На Филихе одна, покойная ныне, старушка жаловалась родным, что её избивали «нечистые духи». Били до синяков, пытаясь бросить на пол и затоптать. Но она крепко держалась за спинку дивана, когда они её волтузили.

Кстати, на стороне деревенской улицы, где она жила, почти во всех домах, крепко запивали горькую, а сама она приколдовывала и плела о соседях такие байки, что от них «вяли» уши.

Раньше в деревнях много кудесников жило, сейчас доживают свой век единичные умельцы «сглазить» и «навести порчу», «приворожить» и прочее, как худое, так и хорошее.

Так что языческая Русь пока ещё себя не изжила и, более или менее, в «дружбе» соседствует с христианской. Христиане обороняются от неё молитвами, крестным знанием, святой водой.

Судя по фантазиям деревенских жителей, которые они умеют искусно сочинять о соседях, сказка из деревни не ушла, как и не ушли из неё сказочные животные.

Выйдешь зимой из дому, посмотришь на свежевыпавший снег и увидишь: вот по нему заяц проскакал, а вот мышка пробежала, лиса строчку следов оставила. А бывает, что кто-то неуклюжий, мохнатый, утопая лапами в рыхлом снегу, брюхом по снегу елозил, ища в помойке пищу. Кто это, кабан, енот, куница, хорёк, ласка? Неизвестно.  Ясны на снегу следы ворон, пробегающих собак, а недавно, и любимый герой народных сказок, собственной персоной дорогу переходил. Лоси с лосятами по краю деревень ходят, волки усадьбы навещают. Видно, ещё не забыли вкусных овечек, телят. Не разумеют, что в деревнях, в основном, только кошки да мыши остались.  Воспоминания о прошлом столь прочны, что лисы в снежные зимы по старым хлевам ревизию проводят, оставляя на заснеженных крышах свои следы и вкривь,  и вкось, и по диагонали.

Не дремлют зимой и землерои: они свежие кусочки взрытой земли оставляют в подполье, следы зубов на грызенной картошке, морковке, свёкле.

Про синиц, соек, воробьёв и говорить нечего: только зерно успевай в кормушку сыпать, да сало под проволоку подкладывать.

Сверчки, правда, за русской печкой больше песен своих не поют. Впрочем, и сами русские поубавились.

Зато, кошачьему племени – райское житьё! И тебе питание разнообразное, и лечение современное (ингаляции, клизмы, уколы, чистка ушей и прочее). Даже от тягот материнства их освобождают, через кастрацию. Они же, бедные, изуродованные, отстрадав тяжёлую операцию, всё забудут, простят тебе это злодеяние, и будут  и урчать, и любить по-прежнему. Люди так не умеют.