Тверская деревня

Рассказ, который последует ниже, принадлежит Егору Егоровичу Кричкину, человеку удивительному, уникальному. Это последний могиканин  из СССР, герой рассказов книги «На память о деревне», отчасти их автор («Родился я в деревне»,  «Как колхозник паспорт получал», «Последний могиканин из СССР»). Его суть можно характеризовать двумя словами: это воплощённые труд и совесть. Высокого роста, статный, красивый старик, с прекрасной русской речью, немного окающий, тверской потомственный крестьянин, карел, не забывший своего родного карельского языка.

Труд и совесть, природный ум, замечательные родители, наставники – спутники жизни сделали его человеком сильным и выносливым, при этом скромным, однако, с необходимым и достаточным чувством собственного достоинства.

Общаться с таким человеком всё равно, что в жажду чистой родниковой воды напиться: утолит, удивит своим вкусом, вольёт в тебя силу и энергию, и ты скажешь себе: «Жить можно в любых условиях, даже самых тяжких, если рядом есть такие люди – родники».

У Егора Егоровича Кричкина, отец Егор Семёнович Кричкин, был родом из деревни Спорное,  Колмогорского сельского совета, Новокарельского района. Родился  в 1908 году в Спорном.   Семён  Кричкин, отец Егора , спас семью от неминуемого раскулачивания в 1930-е годы тем, что уехал из деревни с семьёй в Саратовскую область. Был он в Спорном владельцем мельницы, стало быть, подлежал всякой реквизиции и конфискации, а, возможно, и высылке. В Саратовской области он и умер, а семья благополучно вернулась в Спорное, где сын   Семёна, Егор, продолжил работать на отцовской, но, теперь уже колхозной, мельнице в качестве рабочего – колхозника. На   долю Егора Семёновича  выпало участие в Финской войне 1939 года, а затем в Великой Отечественной с 1941 по 1945 годы. Ушёл он на войну, когда его сын Егор в 1941 году только родился, оставив жену еще с тремя (или больше?) детьми. Вернулся к семье только в 1946 году. Воевал на Карельском фронте, участвовал в обороне Ленинграда. Эта оборона ( в пересказе сыну) запомнилась тем, что при росте 175 см он весил 45 кг и был снят с обороны в тыл как истощённый, на поправку. Затем опять воевал рядовым пехотинцем, был тяжело ранен, когда шёл в атаку пешим ходом на немецкие танки. Но, поскольку шёл близко к танку, тот его не изрешетил пулями, и он остался жив, «всего лишь» с рваными ранами на ногах. «Всего лишь»! А также «всего лишь» с осколками металла в области шеи на всю оставшуюся жизнь. По возвращении домой вступил в должность председателя нищего колхоза «Пламя», и производством льна, бережным отношением к людям, поднял колхоз на уровень передовых. Пять лет успешного хозяйствования завершились отстранением его от должности и работой в Брусовском районе на какой-то рядовой работе. Это отстранение он сильно переживал. После войны семья Егора Семёновича имела 7 детей, потеряв в войну одного сына. Умер фронтовик в рамешковской больнице в 55-и лет от сердечной недостаточности в 1963 году. Сына перед смертью повидал, а жену с дочкой, хотя и просил, но не успел… Похоронен был в селе Алексеевское.

Жена же его, верная материнскому чувству, оказалась в северной Ухте, у дочек, нянчить внуков. Там и умерла. Так супруги разлучились смертью и местами погребения.

Вот, собственно, пунктиром, отдельными точками и многоточиями, паузами, раздумьями, был передан рассказ о родителях Егором Егоровичем Кричкиным. Ну, а дальше последуют наставления отца сыну, которые сын хранил всю жизнь. В них более полный, нравственный портрет Егора Семёновича Кричкина, крестьянина, хозяина, воина, воспитателя своих детей, главы большой семьи, мужа.  В этих наставлениях видишь человека мужественного, уверенного в себе, спокойного, сдержанного, умного, умудрённого, полного чувства внутреннего достоинства, человека состоявшегося, благодаря двум главным доминантам в жизни – труду и совести.

Отец ныне видится в сыне не только как духовно сильная, красивая личность, но и как внешне красивый, статный, высокий, физически сильный человек, мужчина – воин, мужчина – хозяин на земле, мужчина – глава большой семьи. Вот его наставления.

«Защищай слабых. Старших слушая, не спорь. Когда вырастешь, как они, тогда спорить можешь».

«В компании    никакие не вступай. Можешь пострадать, «влипнув» в неприятности».

«Если видишь, что драка неминуема, начинай первым, чтобы тебя не повалили и не стали бить ногами. Если упадёт твой противник, то ногами его никуда не бей, чтобы не унижать беззащитного (лежачего). Да и самому себя не унижать битьём лежачего»

«При драке дерись кулаками, а не палкой и ножом, чтобы не убить человека».

«Ножа в кармане никогда с собой не носи, чтобы сгоряча за него не схватиться».

«Если начал курить, то кури открыто, по сараям и ригам не прячься, чтобы не наделать пожара».

Это наставление Егорыч дополнил рассказом, как он начал курить. Сначала использовал мох, затем самосадный табак, позднее – папиросы. Скопив деньги, купил себе портсигар. Если раньше курево прятал под крыльцо, то от радости, что завладел портсигаром, оставил его в кармане брюк. Сестрёнка, убирая с места его штаны, выронила портсигар на пол. Отец услышал, велел его подать, заглянул внутрь, захлопнул и сказал: «Положи, где был, а то Гоша хватится, ругать будет». А Гоша в это время на печке лежал,  ни жив, ни мёртв, ожидая нагоняя от отца. Отец молчал, пока сын вставал, одевался и собирался в школу. Когда Гоша  вышел на крыльцо, отец его там поджидал. «Дай закурить»,- сказал он сыну. Смущаясь, Гоша протянул ему портсигар. Вот тут-то отец и сказал ему: «Если курить начал, кури открыто, а по сараям и ригам не таись, чтобы пожара не учинить».

Наказывал отец сыну одному по закоулкам деревни не ходить, чтобы, если у кого что пропадёт, на него не подумали.

Запрещал ходить в чужие огороды, и, если яблоки свисали с заборов, их не срывать, а спрашивать разрешения хозяев. «Те дадут много больше, чем, если взять краденное и опозориться».

Когда Гошу мальчишки в школе немного потрепали, и тот пришёл домой без кепки, плача, отец приказал принести кепку, усадил и наказал сыну раз и навсегда, чтобы слёз его не видел, чтобы сын в драку сам первый не лез, и, если чувствует, что справится, бил кулаком первый. Если силы у «врагов» больше, чтоб не связывался с ними, а лучше от боя уклонялся (ну, например, бежал…).

Отец учил сына никогда никому не показывать своего страха, а, наоборот, проявлять первому дерзкую смелость, и Гоша стал применять это к своим неприятелям.

В одной из потасовок Гоша поколотил кулаками обидчиков своего брата. Их отцы пришли к Гошиному отцу с жалобой на него. Егор Семёнович спокойно им ответил: «Когда моего сына ваши сыновья колотили, я к вам жаловаться не ходил. И вы ко мне не ходите. Драчуны после драки в лапту играть пойдут и сами в своих делах разберутся».

Подросший Егор, как он говорил, упреждал драки, «шокируя» противника «смелостью». Так, в училище, однажды, на своём номере в раздевалке он обнаружил рваную куртку, а свою увидел на другом парне. Подошел к нему, спокойно расстегнул пуговицы, вытряхнул его из своей куртки, надел её на себя. Парень ему: «Ну, до встречи!». «А я с тобой и не расставался»,- в ответ ему сказал Гоша. Дело до драки не дошло.

Отец с женой при детях не скандалил никогда, мата в доме никогда не было слышно.

Строгость и справедливость отца мать оттеняла нежностью, подчас скрывая озорство своих детей. Из отцовских наказаний Егорыч помнит только одно: ремённое. С братом они играли в ножички, как-то замысловато подкидывая их над полом. Ножик брата поранил Гошину ногу, пошла кровь. Гоша укрылся на русской печке. Пришедший отец увидел капли крови на полу, встревоженного брата… Велел Гоше слезть с печи, показать рану, затем снять со стены широкий солдатский ремень, спустить штаны. Гоша получил один хлёсткий удар по заднему месту, брат – два. Затем брату было указано повесить ремень на место. Нож был  выброшен отцом     в печку молча. Других наказаний Егорыч не помнит.

Об употреблении спиртного во времена послевоенной юности Егора даже мыслей в голове не было. Молодёжь собиралась потанцевать где-нибудь на луговом пятачке. Всякое уединение пар считалось позором, поэтому и не уединялись, слово «люблю» почиталось святым, и произносить его страшились. Молодёжное общество деревни на гулянках делилось так: впереди по улице на танцы сначала шли призывники, за ними допризывники и заключали шествие «мы – подростки». «Правда, святыми мы не были, хулиганские песни горланили».

Егор Егорович при рассказе об отце таких слов, как «мучился», «страдал», «терпел», «ужас», «кошмар» не употреблял. Один раз только с недоумением заметил про войну: «Как это можно, когда кругом бомбят, строчат из пулемётов, а бойцы идут в бой во весь рост?.. Таким людям надо…», - «памятники ставить»,- не найдя иных слов, добавила я. Но дело-то не в памятниках, которые могут разрушиться, а в вечной памяти о таких людях.