Тверская деревня

У кота Лисика было тяжелое детство. Он рос и воспитывался в среде потомственных алкоголиков. Когда те резвились во время запоев, то для пущего веселья вливали в пасть его безухому отцу разбавленный самогон. Отец пьянел и бродил, шатаясь по избе, волоча хвост по полу в окурках. Табачный дым, пары водки, самогона, древесного спирта, одеколона пьянили не только безухого отца, но и его рыжего сына. Жили-то они, то есть отец с матерью кошкой и котятами в одной пятистенной избе, доставшейся им со времен раскулачивания 30-х годов 20 столетия.

Конечно, не им доставшейся, а их хозяевам – потомственным алкоголикам. Эти алкоголики в те страшные годы наведения социальной справедливости влезли в избу так называемого кулака из своей ветхой и маленькой избенки. Влезли по постановлению деревенского комитета бедноты, когда кулака с семьей сослали в Сибирь. С той поры, как комбед позволил пьющим беднякам влезть в бывшую кулацкую избу, они «не просыхали» весь период развитого социализма. Правда, работали всегда на тяжелых работах: в поле на тракторе, скотном дворе, на заготовке кормов, на навозном поприще. Одна радость была у бедняков – в просторной избе напиться, чтобы забыться от тяжелого труда и вновь навалившейся на плечи социальной несправедливости: денег на водку катастрофически не хватало. Вынуждены были гнать самогонку.

Наш кот Лисик, как видите, родился в крайне нервозных условиях в пьющем семействе колхозно-совхозных рабочих. Питался кое-как и чем попало. Только и радости знал в младенчестве, когда материнское кошачье молоко потреблял. Коровье же редко перепадало и самим хозяевам.

В нашу семью Лисик попал уже очень нервным котенком: запуганным, с тревожным и робким взглядом желтых глаз. Таким он остался и в юности своей, и в зрелости. Конечно, угнетающе на его ранимую с детства психику повлияла кастрация.

Бывало, говоришь ему:

-Лисик, ну что ты все по избе мотаешься? То на постель вскочишь, то на стул переметнешься, то на печь тревожно глядишь…

Ну, уж нет, брат, шалишь! Я тебе там нужду справлять не позволю. Изволь, голубчик, на холодке побыть, освежиться там и облегчиться. Совесть, хоть и кошачью, а иметь надо.

Ведь ты не старик, а молодой, хотя и бывший, но все же кот-мужик.

Глянет Лисик своим тревожным желтым взглядом, словно спросит: а назад-то пустишь?

-Чудак, конечно пущу. Ты же нервнобольной, да к тому же еще и паталогический лодырь, с детства к ловле мышей не приученный. Отравленный с младенчества запахами табака и разных спиртных напитков. Отца-то твоего безухого, как помнишь, водкой поили, может и тебя, подростка тоже портили. Вот и рыщешь по избе, мечешься, покоя не знаешь, словно где спиртное ищешь. Не найдешь, брат, к непьющим в семью попал.

Слушает Лисик внимательно, немигающее глядит желтыми глазами. Потом норовит поближе к лицу подобраться, к седой моей голове поближе. Урчать начинает, глаза щурить, засыпать. Во сне нет-нет да и нервно вздрогнет. Возможно, детство свое тяжелое во сне вспомнит, пьяного своего безухого отца, рано почившую кошку-мать.

Валерьянку коту давать боимся, чтобы в зависимость от нее не впал. Страшно. Алкоголиком стать может валерьяновым…

Так и живет у нас нервный кот Лисик, не помнящий обид, шлепков и веника, все прощающий воришка, неудачник в любви, не понятый другими котами.

Они с ним и не дружат. Все больше если и заходят к нам во двор, то с Лисиком подраться. Кот дружит только со мной. Бегает только за мной. На прогулках сопровождает вдоль деревни только меня. Ну как такого друга обижать можно, как куском попрекать лодыря? Как перевоспитывать, коли с детства не воспитывали его потомственные алкоголики?

Разве он повинен в этом, как и люди, выросшие в неблагополучной среде?

Когда гуляем с котом по деревне, говорю ему:

-Смотри, рыжий, все дома пьяниц опустели, все семьи в них вымерли, а кошки ихние: Барсик, Муся, Маркиз, Монастырский тоже все погибли. Тебе повезло – живешь при еде, в покое … ценить это надо.

Похоже, что ценит, хвостом вертит, у ног вьется, вроде как благодарит…