Тверская деревня

Авоська и Авось

(Сказка из были)

Александр Васильевич Оськин бежал по выходе на пенсию из большого столичного города в глухую деревню. Понудили его к этому взрослые чада на малой жилой площади и вечная проблема отцов и детей, короче, нелады с ними. Деревня была не совсем уж глухая, безлюдная, а с кое-каким населением из разных этносов. В ней он и летовал, и зимовал, ценил тишину. Детей он не стремился навещать. Чада в глухомань к отцу тоже не рвались, считая его чудаком.

Таковым его признали и в деревне, дав кличку Авось. Во-первых, короче, чем Александр Васильевич Оськин, а во-вторых потому, что чудак ходил в магазин или библиотеку с неизменной авоськой бежевого цвета. Её связала его жена к его пятидесятилетию. Тогда она работала на ткацкой фабрике, нитки из отходов брать домой разрешалось, и плетение авосек было её домашним промыслом, кроме прочего домовничества.

Одинокий старик эту авоську очень любил. Она напоминала ему город его молодости, покойную жену и время вынужденного аскетизма в военные и послевоенные годы. Аскетизм этот происходил от нехватки и однообразия продуктов питания. Бывало, купят они с женой пару-тройку саек и палку любительской или докторской колбасы, положат их в авоську, и счастливые пойдут домой. Дома отварит жена вермишели или макарон, накроет стол, стопочки поставит. Нальют они в них водочки, выпьют, закусят солёным огурчиком, а там, глядишь, и песни запоют. Обычно начинали со славного моря, священного Байкала, а заканчивали Интернационалом, чтобы соседи слышали, что всё у них в голове в плане идеологии в порядке.

Теперь же, в деревне, петь было не с кем, никто петь не хотел ни про Байкал, ни про Интернационал: слов таких не знали. Их помнила только бежевая авоська, как, впрочем, помнила она и сайки, и палки любительской колбасы и бутылку «Столичной». За эту память и любил старик Авось свою авоську.

Далёкое время своей молодости Авось считал счастливым. Чтобы побыть в нём вновь и вновь, на ночь он надевал на голову свою авоську, подвязывая её петельки под подбородком. Она его не подводила, навевала счастливые сны. Старик во сне то видел себя на собрании трудящихся, с непременно поднятой рукой за какое-то решение в протоколе, то в рядах колонны на демонстрации, с алыми флагами в руках, а то на кухне, в коммуналке, с женой у стола с нарезанной колбасой, солёными огурцами, сайкой в руке и стопкой со «Столичной». Любил старик нюхать свою авоську. Ему казалось, что пахла она то духами жены, то любительской колбасой, то свежевыпеченными сайками.

Напоминала ему авоська и про труд у станка на заводе, про добросовестный, самоотверженный, вдохновенный: ведь трудились для построения рая на земле. И что, главное, верили, крепко верили, что это возможно… Ну, что за мелочи там какие-то: ну, дефицит в продуктах, ну, однообразие в одежде, зато трудозанятость гарантирована, медчасть бесплатная, образование вседоступное, опять же, равенство и братство… Ну, правда, свободы маловато: так оно и лучше – не распояшется человек в страстях своих, в наклонностях порочных…

Утром Авось просыпался счастливым, снимал с головы авоську, на кухне пил грузинский чай, вспоминая «индийский слоник». Затем со своей сеткой в руке шёл в библиотеку в ближнее село, набирал в неё книг времён своей молодости, дома погружался в чтение о земном рае и этим отвлекал себя от земного ада своей старости: бессилия помочь своей стране, своему народу, своим детям.

Особенно мучал старика вопрос: почему всё-таки не удалось построить в его стране земного рая? В сельской библиотеке книг на эту тему не было. Спрашивал про рай деревенских стариков. Те дружно отвечали: «Так он же утрачен был, когда Адам и Ева по грехопадении Богом из него изгнаны были. Не может грешный человек в рай вернуться. Говорится же: рад бы в рай, да грехи не пускают».

Это Александра Васильевича в какой-то момент времени убедило, но на ночь авоську он всё-таки не переставал надевать на голову, чтобы вновь и вновь во снах возвращаться в свой рай, – свою счастливую пору молодости. Он верил волшебной силе сетки, связанной его женой. Но волшебства-то не было: в каждой, связанной клеточке сумки продолжала жить любовь к нему его жены. Именно она, любовь, возвращала утраченный рай в его сердце, делая счастливым.